Век Филарета

Он видел, что кто-то машет из высокой кареты, но лишь когда митрополит высунулся, Филарет сообразил, что зовут его.

   Ехали молча. Митрополит дремал, закрыв глаза и откинувшись на подушки, а Филарет, перед глазами которого все еще хаотически вертелось и оглушительно гремел бал, тихо шептал:

    - Господи,помилуй!.. Господи,помилуй!.. Господи,помилуй!

Глава 3

 В СЕМИНАРИИ И АКАДЕМИИ

Петербургская жизнь начиналась трудно, да ведь и ничто не давалось Дроздову просто так. Он добросовестно входил в обя­занности инспектора семинарии, обязанности многосложные и хлопотные, и спешно составлял конспект для философских лек­ций. Тяготило и то и другое.

   Никогда ранее не занимал он административной должности, а тут вдруг оказался руководителем двухсот молодых людей, сильно различавшихся как по степени нравственности, так и по успехам в науках. Душа его лежала к богословию, а оказывалось необходимым погрузиться в холодные воды философии, которую знал меньше и хуже. Впрочем, можно было довольствоваться привезенными лавр­скими записями... Но как понятнее и точнее объяснить их воспи­танникам? Он составлял один за другим планы курса, прочитывал книги из митрополичьей библиотеки, а вечерами самоучкою одо­левал французскую грамматику, чтобы прочитать как бы в насмешку присланную от архиепископа Феофилакта книгу Сведенборга.

   В середине февраля в Петербург прибыл старый друг — Ев­гений Казанцев. Полегчало на сердце Филарета, когда он увидел знакомую высокую фигуру и услышал звучный баритон, но тут же нагрянула и тревога.

   Владыка Платон никак не хотел отпускать от себя еще и Казанцева, просил хотя бы вернуть Дроздова, что и было ему обещано, но — через год. Это бы ладно, невелика печаль оставить суетный Вавилон, но Казанцева, приехавшего за день до открытия Санкт-Петербургской духовной академии, тут же назначили в нее инспектором и бакалавром философских наук. Почему-то владыка Феофилакт сам представил иеромонаха Евгения князю Голицыну, который принял его любезно. По должности Казанцев стал часто посещать и митрополита и обер-прокурора, хотя у владыки Феофилакта он бывал еще чаще.

   Филарету сообщил это с выражением сочувствия на лице Ле­онид Зарецкий, заметно тянувшийся к Дроздову. Филарет не со­крушался об отданном Евгению предпочтении, а увеличил время своих занятий, сократив сон до пяти часов. В редкие неделовые встречи троицкие воспитанники были откровенны друг с другом, ибо равно нуждались в помощи и советах.

   Внешне три иеромонаха были непохожи. Высокий и плечи­стый, черноволосый Казанцев от следовавших одна за другой служебных удач пребывал в добродушном и самоуверенном на­строении, был весел и легок на слово; коренастый, плотного

снижения Зарецкий редко пускался в откровенности, предпочитая и наблюдать и выслушивать других; худощавый, невеликий ростом Дроздов привлекал к себе внимание внутренней энергией и очевидной незаурядностью, в разговорах помалкивал, но, начав говорить, высказывался весь. Все трое были монахами не по одному облику, но и по складу души, однако все трое невольно питали надежды на большое будущее.

   - Как все успеть? — сокрушался Евгений.— Изволь и расписание согласовать, и списки семинаристов по разрядам составить, и философию излагать. Владыка Феофилакт

поселился у нас в академии, нет-нет да и нагрянет на занятие. Потом вопрос: почему то, ничему это... Он тебе Сведенборга давал?

   - Вон лежит,— кивнул Филарет.

   -Всем его навязывает! Я, признаться, не читал еще. О чем там?

   -Ты Кантоны сочинения помнишь? Там критикуется кое-что из Сваденборга. Аот него самого — голова трещит! Несколько страниц прочитаю и ни двор выхожу. Содержание какое-то...— Филарет  хотел сказать «пустое», но сдержался,— неясное пока. Там рассказаны известные случаи, когда Сведенборг показал свое знание сокровенного: открыл, где найти платежную записку должника, что-то сообщил одной княжне шведской и объявил о пожаре, происходившем в то самое время в каком-то городе. Собственно о Церкви там и нет ничего, все о корреспонденции земного и потустороннего...

Пожалуй, я брошу, терпения не хватает.

   - Ну уж если у тебя, брат Филарет, терпения недостает, я за нее и браться не буду!— И так к экзамену едва успею курс докончить.

   Подружившийся с обоими Леонид Зарецкий слушал молча, но на последнии слова Евгения отозвался:

   - Не спеши, брат, отбрасывать плоды шведской мудрости. Я сам слышал, как владыка Феофилакт, князь Голицын и Сперанский два вечера напролет обсуждали эту  самую книгу. Умна она или глупа - Бог весть, а знать ее следует. Я вот сто семьдесят четыре страницы прочитал.

   - Вот она где, премудрость-то наша! — Евгений хлопнул Леонида по плечу. – Собирайся, отче, оставим хозяина и вернемся к нашим крикунам и буянам!

   Они ушли, и Филарет вновь склонился над письменным столом.