Век Филарета

   — «Без нетерпения, но с охотою, без радости, но с удоволь­ствием, я занимаюсь теперь некоторыми приготовлениями к пре­образованию, но Высокий Благодетель мой отнимает у меня часть сих попечений... Я прошу теперь Вашего благословения и мо­литв...» А-а!..

   Рушилась мечта отца Михаила, желавшего женить Василия на одной из дочерей отца Симеона (готового взять его в свой храм), поселить поблизости от себя в уютном домике (с хозяином которого уже столковались), со временем поставить на свое место в кафедральном соборе (ибо необъяснимые приливы слабости стал чувствовать отец Михаил и полагал, что век его близится к концу), а самому напоследок порадоваться внукам... Но этот мол­чун и упрямец поступил по-своему!.. Пораженный отец вскочил и хотел было разорвать письмо, но жена остановила.

   — Что ты, что ты, друг мой! Васенька...

   — Нет у тебя больше Васеньки! Нет!.. Монахом стал! Не по­слушал отца..

   — Не горюй, батюшка. Видно, так Богу угодно... Что супру­жество? Иной поживет и овдовеет...

   Стали они рядышком на колени перед иконами, молились, потом оба плакали в неутолимой, но светлой печали.

   Долго в тот вечер не ложился отец Михаил. Сидел за столом перед раскрытой Псалтирью, а на ум приходило то давнее про­рочество московского старца Филарета, то судьба недавно скон­чавшегося отца Федора Игнатьевича Дроздова, будто проложив­шего для внука иноческий путь... Сидел он, пока свечной огарок не догорел.

   Казалось, жизнь определилась навсегда.

16 ноября 1808 года Василий Дроздов в Трапезной церкви был пострижен наместником лавры архимандритом Симеоном в монашество с именем Филарета в память Филарета Милостивого Пафлагонянина. 21 ноября инок Филарет в домовой архиерейской церкви был рукоположен митрополитом Платоном в иеродиакона. Внешне жизнь его почти не переменилась. Он исполнял ту же должность учителя поэзии и риторики, жил в той же квартире, разве что Дормидонт стал более почтителен (впрочем, на качестве обедов это не сказывалось).

   Внутренняя жизнь его, казалось, замерла, набрав новую вы­соту. Ушли неотвязные вопросы «что-то будет?», «что-то выйдет?». Владыка был особенно нежен к нему и поторапливал с написанием очередной проповеди.

   Но из столицы, из какой-то Комиссии духовных училищ пришла бумага, а в ней требование: направить в Петербург из троицкой семинарии иеродиакона Филарета, иеродиакона Симеона, учителей Платонова и Александрова. По одному человеку вызывалось из калужской и ярославской семинарий.

   Новое поприще готово было открыться перед Филаретом, поп­рище более трудное и обширное, близкое к искушениям и ми­лостям высшей власти. Он же пребывал не столько в радости, сколько в недоумении. Неприятно был поражен владыка Платон, испытывший искреннее огорчение от необходимости разлучаться с дорогим сердцу Дроздовым, только что, казалось, навеки прикреплепным к лавре.

   Митрополит уже чувствовал себя осиротевшим. Вызвав к себе Филарета, Платон прямо спросил, доволен ли он вызывом в сто­лицу.

   -Нисколько,— был ответ.

   -Тебе не хочется туда? —переспросил обрадованный митрополит. Так я отстою тебя. Подай мне прошение, что желаешь остаться в московской епархии.

   -Желал бы, - без промедления отвечал Филарет,— но не имею право сказать это, владыко… Я уже подал одно прошение о пострижении меня в монашество и тем отрекся от своей воли, покоряясь воле вышестоящих.  Другого прошения подать не могу.

   И умилился, и огорчился митрополит такому ответу и принуждён был сам хлопотать о своем любимце. Обер-прокурору Святейшего Синода ушло его  прошение об оставлении в троицкой семинарии двух вызванных учителей   -Дроздова и Платонова, но особенно Дроздова « Я особливо о иеродиаконе Филарете усердно прошу Св. Пр.Синод обратить его паки в Троицкую семинарию…и как о нём особливо прилагал, в рассуждении его воспитания, отеческое старание, то сие много послужит к утешению моей старости…»

   Вечером под новый 1809 год вТроицком соборе можно было увидеть новопостриженного инока Филарета. Жарко молился он пред двумя святыми— ракой, в которой почивали мощи преподобного Сергия, и чудотворным древним образом Святой Троицы, прося вразумления и умирения чувств. Он желал не ошибиться в исполнении Вышней воли.

   Рака била закрыта покровом из золотой парчи, отороченным жемчугом. Лишь по большим праздникам его заменяли одной из драгоценностей лавры — покровом шелкового шитья, на котором  пять столетий назад неведомые монахини передали образ преподобного. Старец был изображен в полный рост на голубом фоне. Строго и призывающе взирал он, и — дивное дело — светлело на душе и легчало на сердце от его вида, прояснялись мысли и дух бодрости наполнял всякого...

   Была мечта: жизнь свою провести в таком служении, дабы день за днем сливались в непрестанное славословие Господу и Его преподобному служителю земному Сергию, И вечное по­трескивание свечей, шорох вереницы людей, идущих на покло­нение святыне, запах ладана, пение молитвословий...