Век Филарета

поспешая к воротам лавры, где ждала его карета, митрополит остановился возле аллеи, шед­шей вдоль Успенского собора. Там, подоткнув полы подрясника, дюжий монах с азартом рубил черемуховое дерево. На корявом черном стволе зияла глубокая рана. При виде митрополита монах выпрямился.

    — Поди-ка сюда,— поманил Филарет.

    — Что ты делаешь?

    — Черемухи убираю. Старые уже. Отец наместник велел клены посадить.

    — Да с чего это надобность такая? Пускай растут. Иди отсюда с миром.

    Монах не двинулся с места.

    Вдруг вспомнилась первая весна в лавре, распахнутое голубое небо, радость учения и наивная мальчишеская уверенность в себе. Здесь, на этой аллейке, в светлый майский день они с Андреем Саксиным рассуждали о только что прочитанном «Сокровище духовном» владыки Тихона Задонского, а высоченный, едва стар­ше их учитель риторики Андрей Казанцев добродушно поучал... И стоял над аллейкой густой, сладковатый запах черемухи...

    — Я тебе что приказал? — строже сказал Филарет, припоми­ная имя монаха.— Почему не исполняешь?

     — Отец наместник велел рубить,— равнодушно отвечал инок.

     — Да кто у вас начальник? — растерялся митрополит.

       - Отец наместник

    — А я-то что?

    — А вы владыка...

    Филарет наклонил голову и молча отошел. В карете невольно вспомнился рассказ Андрея Николаевича Муравьева, приведшего слова троицкого наместника. «Всю жизнь около него и всегда за каждый шаг опасаюсь...» Это тот отец Антоний, коему митрополит в сердцах признался как-то: «Вы все со мною спорите и перепираете, и я должен уступать вам...»

    Путь был недолгий. Осины, березы, выкошенный луг со сто­гами потемневшего сена, дубовая роща, зеркало пруда, покрытого у берегов ряскою. Когда показались ворота скита, митрополит чуть улыбнулся. Прав ли, не прав ли отец наместник, а ему Господь посылает урок смирения.

    В конце слова по освящению храма митрополит сказал:

    — Искренно радуюсь о вас, христолюбивые создатели храма сего. Не сомневаюсь, что сия жертва ваша сколько добровольна, столько же чиста, и потому Богу приятна... Наконец, не должен ли я особенно взять во внимание то, что покровителем храма сего избрали вы праведного Филарета, моего покровителя? Без сомнения, должен. Усвояя ему сей храм, любовь ваша желала, чтобы он умножал о мне свои молитвы, много мне благопотребныя — благодарю любовь вашу. Вновь представляя общему благоговению Образ его во храме, вновь указуете мне на образ его добродетелей, чтобы доброе имя носил я не слишком праздно. Приемлю напоминание и наставление. Так и должно нам, по Апостолу, разумевать друг друга в поощрение любви и добрых дел...

    Первым к кресту подошел лаврский наместник, за ним мо­нашествующие, немногочисленные мирские, и вдруг дрогнуло сердце митрополита: Горский склонил перед ним голову.

    С этим смиренным иноком не по званию, а по духу он также был сдержан, загружал его более иных профессоров академии; а требовал строже, но именно с ним ощущал владыка глубинное родство душ, их созвучие в отношении к вере, церкви и миру. Еще недавно круглолицый и румяный, с каштановыми кудрями, с ямочкой на подбородке, сущий ребенок и в сорок лет, за по­следние несколько годов Александр Васильевич переменился внеш­не, поплешивел, отпустил бороду, но в глазах проглядывали преж­няя доброта и смирение. С Горским Филарет вдруг пускался в воспоминания детства и юности,

обсуждал особенности еврейс­кого и греческого текстов Писания, ему поверял мысли об Апо­калипсисе, ему доверил составление своего второго собрания слов и проповедей, его вознамерился поставить во главе Московской духовной академии.

    Владыка по-детски радовался, что удалось дать Александру Васильевичу орден. Сам митрополит, будучи строгим законником, не представлял любимца к награде, ибо тот по своему положению имел право лишь на повышение жалованья или квартирного по­собия. Но после окончания Горским труднейшей работы по опи­санию рукописей Синодальной библиотеки Филарет все ж таки написал представление, сознавая его неправомерность и готовый к отказу. В Синоде удивились, но утвердили, и Горский получил орден Святого Владимира 4-й степени, дававший право наличное дворянство. Жалко, забывал надевать вишневый крестик ново­испеченный кавалер.

    В первых трех Евангелиях с разной степенью подробностей повествуется об обстоятельствах последнего моления Спасителя в Гефсимании, как заснули ученики Его, как до кровавого пота молился Он. А в Евангелии от Иоанна взамен сего приводится подробнейшее молитвенное прошение, молитва об учениках. Тут есть о чем задуматься.

    Владыка Афанасий в Казани, отец Антоний в лавре, владыка Алексий в Туле, Александр Васильевич в академии, владыка Савва, владыка Сергий... Вот кого оставит он на земле, вот кто — всякий по-своему — продолжит его дела. Да ведь и не одни они, вот за что надо благодарить Господа!

Глава 2

 КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС

     В 1860 году вышел в свет русский перевод Четвероевангелия, а в духовных академиях продолжали работать над переводом ос­тальных книг Нового Завета. Дело русской Библии стронулось с места, и стало очевидным, что поворота вспять не случится.