За крушение посредством
Когда господин Идс занимает свидетельское место, я вижу, что поначалу он не отрывает взгляда от своих рук, боясь увидеть меня.
Затем он поднимает взгляд, но не видит меня – у двери сзади, за моргающими секретарями. Я почти забыла, как он выглядит. Мне не нравится его короткая стрижка. Она делает его старше, жестче и больше похожим на других мужчин. Мне думается, это хорошо, что его вид не вызывает во мне прилива чувств. Он не был предназначен для меня. Не был.
Он говорит сухо. Из-за шума толпы я не слышу и половины из того, что он говорит, но из того, что слышу, удается сложить довольно уродливую картину о себе:
Медленный кивок, отворот манжеты, вдумчивое размышление над вопросом баронета.
– Он лежал с ней, как мужчина, – говорит он.
«Да, господин Идс, – думаю я, – это были вы». Я вижу только его рот, который двигается и клевещет на меня, и думаю, как странно, что этот самый рот касался моей кожи и так ласково произносил мое имя. Я вижу, что он говорит искренне. Он просто поменялся местами с Дьяволом в своем воображении. Так ему легче. Ему легче поверить в собственную выдумку. Мужчины и женщины, у каждого из нас есть только одно тело. И очень часто мы хотим забыть, где оно было, и что делало, и кого любило. Как хочу я.
Этот свидетель утверждает, что Ребекка Уэст призналась ему, что около семи лет назад она начала иметь близость с Дьяволом по наущению своей матери Энн Уэст; Дьявол являлся к ней несколько раз в различных обличьях: однажды в обличье складного юноши, который возжелал ее и хотел иметь с ней того же рода близость, что и другие, являвшиеся ей прежде, и он обещал, что если она согласится, то он сделает для упомянутой Ребекки все, что она пожелает, и отомстит ее врагам, но далее потребовал, чтобы она отреклась от Бога и повиновалась ему.
28. Казнь
За ночь небо затянуло низкими тучами, но знойная жара не спадает. Теснота и липкий пот удручают толпу, которая медленно движется по улицам от суда к эшафоту.
Ликующие крики и барабаны. Женщины торгуют горячими булочками, крепким пивом и устрицами; всюду мухи, сгущающие теплый влажный воздух. Это один из тех дней, когда хочется как следует встряхнуть его и запустить в него бурю. Я надеюсь, так и будет. Я хочу, чтобы эта скудоумная масса испугалась грома и молний.
Я вижу их беспечные лица, и мне хочется плюнуть в каждое. Я вижу, большинство явилось со своими детьми. Дети на плечах, дети цепляются за юбки. Ибо праведники возрадуются о делах Господних.
Как часто Дьявол завладевал вашими помыслами? Иногда, когда я перестаю следить за своими мыслями, я понимаю, что полна жестокости и безбожия и что желаю зла всем тем, кто причинил зло мне. Я ненавижу их лица, и их ухмылки, и звуки их голосов. Ненависть вспыхивает во мне и распространяется, как огонь, даже на тех зевак из толпы, кто еще не причинил мне зла, но могли бы, если бы им дали возможность. Мне отвратительны их тела. И их ребяческие обиды.
Моя голова – будто комод с чистым благоухающим бельем, в который забрались грязные серые мыши и шуршат. Сегодня я сгораю от ненависти, я ненавижу всех – и мужчин, и женщин, и детей. И все же я стою позади Хопкинса у основания эшафота, кротко сложив руки, по всей видимости, благословенная Божьей милостью и отсрочкой со стороны парламента.
Свободная женщина, за исключением того, что такого понятия не существует. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как стоящие рядом люди кивают в мою сторону и шепчутся, прикрывая руками рты. Полагаю, ведьме, пусть и раскаявшейся, нужно привыкать к шепоткам.
Я снова поворачиваюсь к эшафоту. Как она происходит, казнь?