Ведьмы графства Эссекс

Баронет подзывает своего стюарда и спрашивает, как зовут тюремщика в Колчестере и можно ли его считать респектабельным человеком (видимо, баронет предполагает, что все люди Англии, стоящие классом ниже, каким-то образом знакомы друг с другом. Наверняка есть какая-нибудь школа или что-то там, что они все посещали?). Баронет и его стюард довольно долго разговаривают тихими голосами, последний беспомощно разводит руками. В конце концов баронет вздыхает и отсылает его.

Сэр Томас Боус поднимает палец в атласной перчатке – по его мнению, он может вскрыть суть вопроса.

– Разве Фома Аквинский не рассуждает, – начинает он, задумчиво поднося палец к губам, – что от союза женщины и демона может родиться потомство, если демон сперва соберет семя мужчины и… – теперь он продолжает менее уверенно, – и, конечно, если бы демон мог найти средство сохранить семя… теплым, перемещаясь по воздуху между мужчиной и… – он показывает на Хелен, сидящую на скамье подсудимых, – и женщиной.

Баронет и граф Уорвик смотрят со своих мест на сэра Томаса. Господин Хопкинс прочищает горло. Он замечает, что Фома Аквинский, конечно, вел такие рассуждения, да, но так как никто из присутствующих не является в строгом смысле теологом, возможно, будет целесообразно обойти эту демонологическую трясину и отправить Хелен Кларк обратно в подземелье, до последующего расследования, чтобы можно было продолжить в должном порядке другие дела текущего дня. Судьи соглашаются, что так будет лучше всего, из толпы, собравшейся под окнами, раздаются насмешки, когда Хелен снова уводят вниз, торжествующую, она ухмыляется, обхватив руками раздувшийся живот.

Хелен Кларк получает временную отсрочку от казни.

В здании суда жарко, на улице пекло. Пиво передается по кругу, щеки все больше краснеют. Тут и там раздаются крики. Кричат так громко, что иногда обвиняемые просто-напросто не могут расслышать, в чем их обвиняют, а судьям не слышно их оправданий. Выводы предрешены, но одновременно кажется, что к ним невозможно прийти. Каждая должна нести частичную ответственность за преступления других. Маргарет Мун просто будет плакать, когда Эбигейл Хоббс начнет обстоятельно описывать найденные на ее ягодицах соски. Томас Харт потрясает окровавленной простыней, на которой у его жены случился выкидыш, словно боевым знаменем.

Хопкинс выкладывает перед Лиз Годвин фигурки, найденные в ее угольном ведре, и сперва она говорит, что не знает, что это такое. Но когда Хопкинс поджимает губы в притворном удивлении и говорит: «Вы уверены, мадам? В конце концов, они ведь были найдены в доме, принадлежащем твоему мужу», – она соглашается, мол да она знает что это такое и она видела их раньше, но сэр это не то что вы подумали это просто невинное средство от – и ее протесты переходят в горькие рыдания, когда она понимает, что все решено, с ней покончено (и что зная, что так будет лучше для него, ее муж, Эдвард Годвин, не пришел). Энн Лич обвиняют в том, что она наложила проклятие на некую Элизабет Кирк, которая отказалась отдать ей столь желанную ею шляпку. Упомянутую шляпку кладет перед ней на стойку Роберт Кирк – отец Элизабет, – белую шляпку, отделанную розовой тесьмой, и вдова Лич смеется, что обвинения ее в ведьмовстве сами по себе лживы, но предположение, что она захотела бы надеть столь легкомысленный головной убор на свою голову – это такой чудовищный поклеп, что его сложно вынести (с глубочайшим уважением к мисс Кирк, упокой Господи ее душу, которой, она уверена, очень шла эта шляпка). Роберт Кирк кричит, что за все сотворенное ведьмы будут гореть в аду вместе с Дьяволом, что его милая Элиза умерла; его пытаются успокоить и, рыдающего, выводят из зала суда.

За убийство посредством наведения порчи на мула, принадлежавшего Роберту Тейлору из Мэннингтри, стоимостью 1 фунт, и наведение порчи на достопочтенную Харт из Мэннингтри, что послужило причиной выкидыша сына, Элизабет Годвин приговаривается к смерти через повешение.

За убийство посредством наведения порчи Элизабет Кирк из Мэннингтри, Энн Лич и Маргарет Мун приговариваются к смерти через повешение.

И тут появляется Бельдэм Уэст, та, что в одиночку потопила целый корабль и всех людей на борту только потому, что ей так захотелось. Она так пожелала. Это ее развлекло. Она оглядывает зал суда, вглядываясь в каждого, кто готов ее освистать, с видом, говорящим «что ж, это тоже развлекает меня».

В ее злобе есть достоинство. Она стоит у стойки, впитывая стенания толпы, счастливая, как сама Лилит, с прямой спиной, а время раскручивается вокруг нее вместе со взмокшими локонами дворянок, нервно взирающих с балконов вниз на эту тварь, худшую из всех, на эту Гекату. Она не отвечает ни на один заданный вопрос, что возбуждает толпу. Но она не слышит их криков. Вместо этого она слышит шум волн, бьющихся о волнорезы в бухте. Она думает о дочери. Эти волны унесут ее дочь далеко отсюда.