Ведьмы графства Эссекс

– Вы хорошо справились, Ребекка, – говорит мне Хопкинс, когда мы стоим у дверей в мою клетку. Я вижу, что он приятно удивлен моему выступлению. Его пальцы подрагивают на пряжке ремня, ему не терпится поскорее перенести на бумагу мои воспоминания. Многое из того, что происходило до этого, было похоже, скорее, на поиски вслепую, погоню за неясными звуками в тумане, а теперь есть я, настоящая, и я говорю ему, что он прав, что я одержима дьяволом и я хочу быть спасенной.

У меня весьма небогатое знание мужчин, но даже мне довольно очевидно, что Хопкинс вот-вот влюбится в меня. Я вдруг осознаю, что он думает, что он уже влюбился. Он кланяется, неловко и неуклюже, будто пьяный, притворяющийся, что он не пьян. Он говорит, что мы не увидимся до самых слушаний, но он надеется, что со мной все будет в порядке.

– Не бойтесь, Ребекка, – говорит он и осторожно берет мои руки в свои, – вы будете обеспечены. Когда все это закончится, я найду для вас место. Место, где вы сможете излечить свою душу в спокойствии и в истовом благочестивом чистосердечном раскаянии.

Он целует тыльную сторону моей ладони. Я не горжусь этим нечаянным соблазнением. Истовое благочестивое чистосердечное раскаяние, нет сомнений.

Проходит время. Большую его часть я провожу в своей камере, наблюдая за белым светом через окошко, и это мое двадцать первое лето.

Иногда мне позволяют погулять под охраной по территории замка, и из-за крепостных стен до меня долетают звуки города: грохот телег, крики торговцев устрицами… Наблюдаю, как вороны греются в выбеленных солнцем гнездах в расщелинах камней. Одетые в черное, как для Нового Иерусалима, они выглядят уверенными в себе, чувствуя себя в безопасности. Я здесь, потому что в мое послушание можно поверить, мое тело крепко и снова сможет работать. Я часто думаю о матери и об остальных, надеюсь, что они здоровы – кроме Элизабет Кларк, которая настолько стара, что, надеюсь, Господь будет милостив и заберет ее более мягким способом, чем придумают Хопкинс и судьи. Ночью я лежу с сухими глазами на узкой кровати, поворачивая голову туда-сюда, чтобы поймать в поле зрения звездочки в хвосте Гидры, одну за другой, и думаю – ты живая, ты выжила. Разве тебе не этого хотелось?

27. Суд

Сегодня, 23 июня 1645 года, в Челмсфорде судят пятнадцать ведьм, и это только начало, потому что более сотни томятся в тюрьмах Эссекса и Саффолка в ожидании суда. Небо безумно синее, безоблачное, и площадь перед зданием суда заполнена сгорающей от нетерпения толпой. Счастливчики, пришедшие пораньше, чтобы занять лучшие места – у окон, принесли с собой съестное и котелки с пивом, так как собираются провести на этом месте весь день. Они готовы обоссать собственные ботинки, лишь бы не потерять эти вожделенные места. Толпа передает из уст в уста россказни о бесчисленных злодеяниях ведьм и о чудесных подвигах Разоблачителей ведьм в деле обнаружения последних. Находятся и те, кто выказывает некоторую долю сомнения – образованные жители пригородов западного Эссекса, где вдали от моря склоны холмов сухие и золотистые, от души смеются, услышав, что их дремучим соседям с болот и просоленного побережья больше нечем заняться, кроме как устраивать падеж коров или скакать друг на друге на сатанинскую черную мессу, воспользовавшись зачарованной уздечкой.

Они не удивились бы, узнав, что вся эта чепуха всего лишь следствие того, что простые деревенские жители пекут пироги с дурман-травой. А вот и они, деревенские, причесанные и нарядившиеся, как в церковь, опасаются карманников.

Некоторые – и среди них госпожа Парсли и пастор Лонг – приехали из Мэннингтри засвидетельствовать показания.

Некоторые – например, господа Роубуд и Эдвардс – приехали дать их.

Женщины ждут в зарешеченном подвале здания, сидя плечом к плечу на скамье, их запястья и лодыжки скованы цепями. Здесь, внизу, прохладно и пахнет сырой землей. Они напуганы и молчаливы; но многие из тех, кого долгое время держали в небольших деревенских тюрьмах, испытывают облегчение от того, что наконец-то что-то сдвинулось с места. Некоторые еще даже не потеряли надежду – обычно судьи на слушаниях – люди ученые, а ученый человек не станет придавать значение деревенским суевериям, или кривотолкам, или местным конфликтам, лишь бы засунуть кого-нибудь в петлю. Вот об этом они тихонько переговариваются. Вдова Мун плачет, огромные беззвучные слезы застыли безмятежно на ее лице, подобно жемчужинам.

– Ну хватит. Возьми себя в руки, Мэг, – говорит Хелен Кларк, прикованная рядом. Это побуждает Лиз Годвин заметить, что вдова Мун легко может брать в руки все подряд, ведь у нее такой большой выбор; услышав это, Бельдэм Уэст и вдова Лич давятся смехом.