Ведьмы графства Эссекс

– Какая разница, если конец один и тот же? – спрашивает он. – От злоумышленниц избавились, а богобоязненный народ…

– Свободен от дьявольских козней, – вздыхает Хопкинс. – На какое-то время.

Вот такие разговоры они ведут – будто они герои. Возможно, один из них даже верит в это.

Стерн улыбается:

– Наш долг выполнен.

Хопкинс устало откидывается на спинку стула.

– Князь воздуха действительно коварен, – вздыхает он, потирая глаза. – Из малейших нестыковок он может сотворить хаос… Из ничтожно малых камней строит свой ненавистный дворец. Девушка, – говорит он, – Ребекка Уэст.

– Малышка с бездонными глазами и упругими… – он изображает рукой «хвать-хвать», вилка лязгает по краю тарелки.

Хопкинс будто не слышит его.

– Я должен добиться, чтобы она призналась.

Стерн откидывается на спинку стула, ковыряясь в гнилых зубах кинжалом.

– Признание – демонстрация раскаяния, судьи могут принять это во внимание, – говорит Стерн, продолжая ковыряться в зубах. – Но ее мать…

– «Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их». Так говорил Марк. – Хопкинс складывает пальцы, будто для молитвы.

Стерн, посмеиваясь, шутит, что сам Господь не знает Евангелия так хорошо, как Разоблачитель ведьм.

Хопкинс пристально смотрит на святотатствующего сподвижника. Время сменить тему. Господин Идс – удалось ли напасть на след бывшего секретаря?

Стерн шарит в кармане жакета в поисках трубки и мешочка с табаком. Агнес слышала от Бикса, владельца постоялого двора, что господин Идс посылал за своими вещами.

Хопкинс мигает и ждет продолжения. Работать с господином Стерном бывает невыносимо.

– И куда же, – наконец спрашивает он, – господин Идс попросил отправить свои вещи?

– О, – выдает Стерн, – в Гарвич.

Руки Хопкинса расслабляются, напряженно сжатый рот растягивается в улыбке.

– Понятно. Спасибо, Стерн. – Он барабанит пальцами по столешнице и смотрит в окно в свинцовую ночь. – Господин Идс давал ей уроки, как вы знаете. – И добавляет: – Девице Уэст.

– Хотел бы я давать ей уроки, – говорит Стерн.

Мощный удар – и он летит со стула на пол, падает на бок, глиняная трубка катится по половицам. Затем сапог Хопкинса упирается ему в шею, и Стерн вскидывает руки, защищая голову. Сквозь гулкие толчки крови в барабанных перепонках пробивается голос Хопкинса, который говорит: «…грешник, ты выродок, ты комок слизи, кусок жира без шеи», – и снова сильно пинает его, прямо в живот, и кровь хлещет по зубам Стерна, он чувствует во рту вкус желчи и свинины, черный сапог – будто удавка, сжимающаяся на шее, – пощади, Мэтью, пощади…

И Хопкинс останавливается. Стерн, все еще защищая голову руками, сплевывает кровь на пыльные доски и рукав жакета (того самого, нового, с фисташковой шелковой подкладкой). Он потрясенно глядит на Хопкинса, как будто только сейчас узнал, что его телу может быть больно.

Мрачный Хопкинс возвышается над ним, содрогаясь от неистовства собственного гнева. Зрачки превратились в два темных пятна на белых глазных яблоках. «Хорошо, – думает он. – Хорошо. Почувствуй это. Наконец-то испытай боль». Он глубоко дышит, медленно приходя в себя. Он напоминает Стерну, что тот женат. Напоминает, что они воины Божьи. Все это он с трудом выдавливает из себя, словно обиженный ребенок, взывающий к ненавистному авторитету отца. Он знает, что все еще нуждается в Стерне и в его обходительных манерах. Он знает, что пока они крепко связаны друг с другом.

Но внутри Хопкинса что-то зреет. Он чувствует это, дьявольская рука сжимает основание его мозга, дьявольские кулаки бьют его изнутри по ребрам. Он представляет, как его конечности – пальцы рук и ног – чернеют, будто после обморожения или от проказы. Если его поцарапать, из-под кожи со свистом повалит черный дым или вырастут шипы или рога. Это нестерпимо. Ему хочется броситься на пику. Ему хочется затрахать кого-нибудь до смерти, возможно, весь мир. Однажды он видел Дьявола – ноги-копыта, попирающие синих птиц на турецком ковре матери, – как все могло быть настолько неправильно…

Привлеченная шумом, в дверях возникает жена хозяина и закрывает ладонью рот. Не извиняясь, ничего не объяснив, Разоблачитель ведьм хватает шляпу и пальто и, едва не толкнув ее, выбегает из трактира.

24. Одинокие мужчины

Порт Гарвича – то самое место, где Англия оголяет задницу перед континентом.

Корабли приходят с извилистой береговой косы, именуемой Хук-ван-Холланд, корабли, груженные тонким бельем, фландрскими кружевами и, как ни смешно, папистами. Хопкинс прибывает сюда ранним вечером, оставляет лошадь в стойле при постоялом дворе, где, к счастью, его не узнают. Он приводит себя в порядок, выпивает стакан хорошего вина и в угасающем свете дня идет к берегу.

Небольшие шлюпы и каравеллы покачиваются в доках, паруса свернуты. Несколько моряков слоняются по гавани, курят и играют в карты.