Ведьмы графства Эссекс

Хопкинс очень хорошо знает Притчи: «Вино глумливо, сикера – буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен». Еще Хопкинс думает, довольно не по-христиански: «Надеюсь, вы – рогоносец. Надеюсь, Джон Стерн, что пока мы тут беседуем, ваша милейшая Агнес заманивает на ваше супружеское ложе парня из булочной». Затем его пугает собственное бессердечие и он переживает, не заразился ли он дьявольской скверной от плоти ведьмы, как от оспины, хотя прикасался к ней только глазами. Он снова постится, на этот раз три дня, принимая только воду и хлеб.

В городских тюрьмах уже тридцать шесть, затем тридцать семь женщин – и еще двое мужчин. Почти все из них – бедняки. Некоторые – бродяги, вынужденные сосать молоко прямо из вымени коров, пасущихся без присмотра. Еда – ее не хватает, ее необходимо добывать – вот первоочередная забота у всех. Англия охвачена голодом. Поля не засеяны, потому что те, кто мог работать в поле – теперь солдаты, а то, что могло быть собрано, гниет на полях. Пшеница поражена спорыньей и сводит мужчин с ума, им начинается чудиться разное – в небе, в глазах их жен. Солдаты, которые раньше работали в полях, угоняют скот и грабят погреба – по злому умыслу или забавы ради. Крестят лошадей. Насильничают. Детей порют за то, что те кормят собак сыром, затем за то, что вообще кормят собак, затем, когда становится нечего есть, за то, что отказываются есть этих собак. Бесов посылают воровать шкварки и остывающие на подоконнике лепешки. Никто не может сказать наверняка, в какой момент они исчезли, но факт остается фактом. Прислушайтесь к далеким раскатам летнего грома, и вы услышите, как вдруг захлопнулась дверь. Все перевернуто с ног на голову. Если бы селедка и форель выпрыгнули из водоемов и полетели, как птицы, это никого бы не удивило, потому что все уверены, что до Судного дня рукой подать, и тогда град и огонь смешаются с кровью и падет на поля саранча с железной броней и лицами человеческими.

Генеральный разоблачитель ведьм – не единственный из сынов Восточной Англии, который в 1644 году врывается в анналы истории на крыльях ветра. Герой Марстон-Мура[21] генерал-лейтенант графа Манчестерского – Оливер Кромвель. Он любимец женщин, потому что, как известно, горячо любит свою мать. Подобно Хопкинсу, он утверждает, что учился в Кембридже (в отличие от Хопкинса он говорит правду). Подобно Хопкинсу, он мог бы считаться красавцем, если бы. Его глубоко посаженные глаза смотрят с помятых листовок по всей Англии.

У него хорошее лицо трезвомыслящего человека, хотя и лишенное утонченности. Мужественный, выдающийся, словно святая гора Афон, нос. Вспоминаются Притчи: помыслы в сердце человека – глубокие воды и т. д. А откуда еще мы можем черпать наши надежды?

Королева, эта Медичи, бежала во Францию, и это уже кое-что. Благочестивые жители Лондона отдают свое имущество парламенту: повозки, полные оловянной посуды и добротной одежды, тащатся мимо хрустальной оболочки Уайтхолла. Жгите и солите землю, ибо Он грядет; сровняйте с землей этот нечестивый Альбион. Сплошное сумасшествие, безрадостное и жаркое.

К сентябрю Хопкинс и Стерн, наши святые странники, приезжают в Садбери, Саффолк, где местная ведьма, среди всего прочего, послала своего пса-фамильяра к соседу, и тот так злобно и с такой силой раскачал колыбель с новорожденным сыном, что малыш выпал и сломал шею. Словоохотливая старушка, о которой идет речь, легко признается, что рыжеватого пса подарил ей джентльмен в прекрасном черном костюме с шелковыми завязками и довольно нагло приказал звать животное Сатаной. Из метки в левой подмышке женщины не идет кровь, сколько в нее ни тыкают иглой, и пока ее колют и заставляют ходить перед очагом, она неустанно осыпает бранью и проклятиями всех присутствующих. В общем, легкие двадцать шиллингов.

Но этим вечером, садясь ужинать со Стерном, Хопкинс кажется беспричинно меланхоличным. Он тычет вилкой в приличный кусок свинины. Вялый разговор перескакивает с темы на тему и в конце концов затрагивает женщин из Мэннингтри, томящихся в подземелье Колчестера.

– Если их не осудят, – говорит Хопкинс, – все будет напрасно. Все предприятие.

Он невольно морщится от слова «предприятие». Это неправильное слово, вызывающее образ квитанций, банковских счетов и бухгалтерских книг. Но именно это слово первым пришло ему на ум.

Стерн не сомневается, что их осудят. Он загибает пальцы, считая доказательства: два признания, куклы Годвин и предостаточно подозрительных образований на их телах, чтобы состряпать дело.

– Кроме того, – добавляет он с ядовитой усмешкой, – половина благочестивых горожан имеет на них зуб и с радостью даст показания.

Хопкинс возит кусочком свиного хрящика по тарелке и ворчит, что не собирается превращаться в орудие мести какой-нибудь мелочной жены рыбака.

Стерн пожимает плечами, его не слишком заботит, кем быть, лишь бы не быть голодным.