Ведьмы графства Эссекс

– Возвращайся, когда девчонку будут вешать, – окликает паренька какой-то шутник из угла, – хотя бы будет над чем позабавиться.

Мне хочется верить, что в тот момент кровь моей матери застыла. Несомненно, она знала, что это произойдет, но, вероятно, не подозревала, что так скоро. Вот она стоит одна у двери во двор для телег, с полупустой кружкой пива, а ее единственное дитя – в руках закона, ее ресурсы внезапно сократились до того, что она взяла с собой, когда со мной прощалась, уходя из дому ранее тем вечером, в предвкушении нескольких пустых часов за выпивкой. Египетский день[15]. Возможно, неуклюже проведя инвентаризацию карманов фартука, она обнаруживает там всего лишь наперсток, иголку, потрескавшуюся глиняную трубку и несколько грошей. Несомненно, она гадает, почему я не сбежала.

Скорее всего, на мгновение она задумывается о том, чтобы сделать это самой. Но она этого не делает. Вместо этого она кричит: «Куда они ее забрали, парень?» – и проталкивается к входу в трактир, где, переводя дух, стоит гонец в поношенных штанах, его щеки блестят после длительного забега из Лоуфорда. В то время как устрашающая Бельдэм Уэст уставилась на паренька, в зале воцаряется тишина.

– Ну, – говорит Мозес Степкин, мелкий разносчик, – это ли не сама Повелительница Ада!

– Князь воздуха хорош в постели, Нэн? – говорит другой, изображая бедрами недвусмысленные движения.

– Фу, джентльмены! – рявкает моя мать, расставляя ноги и уперев руки в боки. – Вам хорошо известно, что этот пуританский идиотизм чреват беззаконием. Но вам-то что за дело? Забулдыги и проходимцы, что с вас взять, кроме ваших жизней, да и те вряд ли стоят хлопот.

Ее нападки встречены неприличным весельем – все чокаются, кружки звенят, дешевое пойло выплескивается на столешницу.

– А теперь, – Энн повышает голос, перекрикивая шум, – будьте добры, скажите, куда этот так называемый Разоблачитель ведьм забрал мою дочь?

– В постель, если у него есть хоть капля здравого смысла! – кричит Джон Бэнкс, что приводит к новому взрыву веселья (Боже, храни нас всех от мужчин, когда они напиваются вместе). Мать топает ногой с досады.

– Почему бы не спросить у него самого? – спрашивает стоящий у выхода только что прибывший человек с бегающими глазками, срывая шляпу и приглаживая рукой волосы. – Встретил его по дороге сюда, похоже, господин Хопкинс с людьми констебля движутся в эту сторону через пастбище.

Упоминание о констебле быстро пресекает общее веселье. Контрабандисты и карточные шулеры в темных плащах бурча направляются к задней двери, продавец стекла прощается со своим товаром через открытое окно в живую изгородь. Мать кивает.

– Благодарю вас, сэр, – говорит она, – и – думаю, я так и сделаю.

Она расправляет плечи и выходит на улицу, вызывая шквал активности – оставшиеся завсегдатаи «Льва» в состоянии сильного возбуждения хватают шляпы и плащи и выходят вслед за Бельдэм на Саут-стрит. Навстречу своей погибели или к погибели Хопкинса – никто не может сказать наверняка, чего бы он предпочел или чего ожидает; но безусловно, это будет событие, которое стоит увидеть.

Идти им приходится недолго. Дождь усилился – превратился в настоящий ливень. Моя мать стоит у горла Саут-стрит, на вершине холма, когда Хопкинс и его благочестивое сборище огибают угол у подножья и начинают подъем к «Красному льву»; факелы шипят под струями падающей воды. Разоблачитель ведьм скачет впереди.

– Мэтью Хопкинс! – моя мать выкрикивает это имя на всю улицу.

Отряд Разоблачителя ведьм притормаживает у подножия холма. Раздается ропот, но Хопкинс поднимает руку, призывая к тишине.

– Я буду говорить с тобой, Мэтью Хопкинс!

Грозную Бельдэм и Разоблачителя ведьм разделяют каких-то двадцать ярдов залитой водой дороги. На вершине Саут-стрит пестрая компания деревенщин и правонарушителей из «Красного льва» суетливо и настороженно толкается локтями, занимая позицию позади нее. Внизу, на стороне Хопкинса, твердо стоят пуритане, бормочущие молитвы и размахивающие вилами для сена. Бросив косой взгляд на Стерна, Хопкинс пришпоривает коня и рысью – Предводитель праведников Божьих – мчится навстречу своей жертве. Он останавливается перед ней, иронично приподняв намокшую шляпу. Он обращается к ней, госпоже Энн Уэст, и произносит торжественные слова, именем закона. Властью парламента и лорда-наместника графства Эссекс я задерживаю вас и т. д.

Она фыркает, не дрогнув.

– Хопкинс. Куда ты дел мою дочь?

– В Торн, мадам, – отвечает он. – В ожидании дальнейшего расследования в отношении госпожи Элизабет Кларк и вас – известных распутниц и развратниц и подозреваемых в приспешничестве самому дьяволу.

Из толпы, собравшейся у входа в трактир, доносится гул.

– Мэтью Хопкинс, я верну свою дочь.

– Мадам, она дочь Божья, – усмехается он, и дождь капает с его шляпы. – Матфей говорит: «и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах».