И, конечно, затем мы падаем на лесной ковер. Паттен соскальзывает с ноги, когда господин Идс двигается сверху, неуклюже расстегивая ремень, костяшки пальцев ударяются о землю возле моих бедер, и вот – вот оно внутри, любопытное ощущение, поначалу жгучее, но в некоторой степени достаточно приятное; своего рода сладчайшая боль. Я закрываю глаза, чтобы как можно лучше запомнить это ощущение. Жар в глубине живота, все-вы-собранные вместе и перевязанные алым бантом. Он двигается вперед-назад, дыша мне в шею.
«Меня лишают невинности, – думаю я, чтобы осознать реальность. – Я больше не девственница. Я грешу. Я грешу, весьма решительно. Я прелюбодействую с господином Джоном Идсом, клерком». Деревья над нами сомкнули кроны, и я понимаю, что любуюсь получившимся изящным узором. Холодная грязь просачивается между пальцами ног. Толчок, еще толчок. Интересно, делал ли он это раньше. Я хочу спросить у него, делал ли он это раньше, в другом лесу, под покровом другой ненастной ночи? Ранит ли меня ответ «да»? Вероятно. Нужно ли практиковаться совершать такие движения? Являются ли они свидетельством опыта? Я не могу ответить. Как и где мужчины вообще учатся этим вещам? Или это врожденное знание? Я изо всех сил стараюсь вернуться в настоящий момент, чтобы насладиться мощью и весом мужчины; он подталкивает меня к границам моего страха, он наполняет меня. Я хочу свободно отдаться восхитительности греха. В конце концов, грешить беззаботно – единственная привилегия проклятых. В голове возникает образ младенца, падающего в колодец, – на дне колодца он просто растворяется, как комок сахара, – и образ стройного тела, раскачивающегося на пышной ели в Новой Англии. Я не права. Вы сами видите, что я не права. Дьявол склонился надо мной. Я рождена, чтобы идти этим путем, это передается по наследству, получите свое удовольствие, сэр, и сотрите меня в ничто. Стоп.
Я пытаюсь занять свой ум мыслями о господине Джоне Идсе, и только о господине Идсе: вот Джон Идс смеется, свежий речной ветер развевает пряди его волос, Джон Идс, счастливый и добрососедский, встав на колени, помогает госпоже Райт с огородом. Розовая шея Джона Идса, сгоревшая на солнце. Джон Идс в своем кресле, купающийся в мягком лунном свете, читающий «Путь простого человека в Рай». Но это не помогает. Он стонет и дергается резкими толчками – один раз, второй, и еще, а затем, я полагаю, изнемогает, отодвигается и замирает. Я замечаю, что мои груди обнажены – его жесткая влажная щека пристроилась между ними. Впервые за все время я ощущаю грязь, прилипшую к задней поверхности бедер, мокрую ночную рубашку под нами. Я пытаюсь очистить разум от всего, кроме непосредственных ощущений его присутствия, но вместо этого чувствую, как холодная капля дождя пробирается по изгибу шеи ко впадинке у ее основания. Это бесполезно. Протянув руку, я дотрагиваюсь сквозь влажные волосы до кончика его уха.
– Джон, – говорю я, хотя совершенно не понимаю зачем, – я люблю тебя.
Он отшатывается от моего прикосновения, будто человек, только что очнувшийся от кошмара. Я не вижу его лица в темноте – только очертания неподвижной фигуры и облачко пара от его дыхания. Я смотрю на невидимого его, а он – на невидимую меня. Затем что-то шумит в кронах, и он поспешно вскакивает на ноги, рука снова на ремне. Не говоря ни слова, он накидывает плащ на плечи и устремляется в сторону города, с такой поспешностью, что забывает шляпу. Я поворачиваю голову взглянуть на нее, лунный отблеск обозначает тулью. Я верчу шляпу в руках. Подношу к лицу и вдыхаю запах его волос, смешанный с запахом потертой кожи. На мгновение я, чтобы просто проверить, прижимаю ее к сердцу – затем думаю «нет» и швыряю ее в темноту. И вот я лежу в грязи одна, раскинув руки, необъяснимо умиротворенная; облака редеют, и показывается луна, будто серебряное блюдо на небесном куполе. Небеса безмятежны, усеяны мерцающими звездами – как мне хотелось бы. Мне кажется, что я почти готова опуститься в грязь и почувствовать, как она смыкается над моим лицом – нежной удушливой тьмой. Что сделано, то сделано. И у меня нет энергии, чтобы придать произошедшему какое-то значение. Я встаю и сдираю порванные чулки с ног, покрытых гусиной кожей, и с удивлением понимаю, что плачу – горячая слеза капает на мое голое колено.
– Слышите меня? – громко говорю я тьме и мрачным деревьям, но никто не отвечает. – Говорят, что если позвать Дьявола, он приходит. Что ж, в хорошенькое дельце вы меня втянули, сэр. Надеюсь, это вас забавляет. Нищая, ведьма, а теперь еще и шлюха.
Ветерок шелестит в ветвях, словно кто-то легонько смеется в ответ.