Ведьмы графства Эссекс

Он рассказывает все это, а сам вздрагивает от каждого лесного шороха; у него затравленный вид, он ищет мой взгляд сквозь дрожащее пламя свечи. Закончив рассказ, он делает глубокий вдох, протяжный выдох и принимает решительный вид, как будто готовится выдержать удар. Но я смеюсь. И не могу остановиться. Я смеюсь громко, от души и со всей силы топаю, вгоняя башмак в грязную землю. Конечно. Вот что я должна была сделать. Вот как мне надо было защититься. Умная Джудит почуяла, откуда ветер дует. Интересно – я могу сделать то же самое или уже слишком поздно? Явиться к Хопкинсу и сдаться на его милость, этакой дурочкой, попавшей в когти Дьявола? Господин Идс в замешательстве смотрит на меня.

– Не переживайте, – напрасно пытается успокоить он меня, – Джудит… она в порядке.

– О, еще бы.

Его нижняя губа дрожит. Я понимаю, что у него было представление, как все должно произойти. Он надеялся, что я сочту его героем за то, что он порвал с Хопкинсом. Он надеялся, что я буду благодарна ему за то, что он пришел предупредить меня. А я не выказываю ничего такого, и он остался один посреди бесплодного сада своих ожиданий.

– Ребекка… – безнадежно бормочет он.

– Она притворяется, вы это понимаете? Она притворяется, чтобы спасти себя и подставить мать.

– Я… – господин Идс щурит глаза и приглаживает кончик влажных усов. – У меня была такая мысль. Но я не хотел ставить под сомнение слова вашей подруги.

Я издаю еще один нервный смешок.

– О, я прекрасно знаю, что она – лгунья. И актриса. Я просто чувствую себя дурой, что сама не додумалась до этого.

Я принимаюсь ходить по поляне взад и вперед, прижав руку ко лбу. Свеча шипит у моего опущенного лица.

– Может быть, – рискует Идс, – может быть, вам лучше уехать. По крайней мере на время. Пока не утихнет их пыл. Есть торговцы, они отправляются в Колчестер, вы могли бы…

– Колчестер? – перебиваю я. – Я не думаю, что десять с небольшим миль остановят господина Хопкинса. В конце концов, он расправил ангельские крылья за спиной. Когда они придут?

Идс объясняет, что завтра утром они явятся с ордером, полученным от лорда-наместника, к матушке Кларк. Они задержат ее и обыщут ее домик на Уормвудском холме.

Я беру себя в руки. Останавливаюсь.

– Почему вы мне помогаете? – спрашиваю я его. Хотя, мне кажется, я достаточно хорошо понимаю теперь, зачем он здесь, я принимаю решение, что не позволю ему и дальше молчать по этому поводу. Пусть скажет это вслух.

Он облизывает губы.

– Потому что, если и есть какие-то соглашения с темными силами, я уверен, вы не замешаны в них. Или – втянуты против вашей воли, случайно, возможно, вашей матерью, – пылко говорит он. А затем подходит ко мне и берет меня за руку, наши лица оказываются совсем рядом, и тут дождь заливает свечу, она гаснет, и его глаза теряются в тени, которую под светом луны отбрасывают поля его шляпы.

– Я благочестивый человек, Ребекка, – говорит он осипшим голосом, продолжая крепко сжимать мою руку.

Не замешана, так он считает, в каких-либо соглашениях с темными силами. Я не могу сдержаться и снова смеюсь. Злым смехом, как в бреду. Он обнимает меня за талию, и я чувствую, как мои ноги перестают держать меня. И тогда, внезапно, на меня накатывает гнев, я чувствую себя зверем, загнанным в угол, и думаю: «Как он посмел, как он посмел».

– Я? – слышу я свой вопрос. – Не замешана, говорите? Но я так не чувствую, сэр. Я читаю катехизис и пою псалмы, и я ничего не чувствую, никакой благодати. Будто у меня камень вместо сердца. Вдруг на самом деле это и есть Дьявол? Не ваш лев, не француз в цилиндре – а эта бесчувственность. Так что вы чувствуете, Джон? Вы, как благочестивый человек?

Я дрожу в его руках и близка к тому, чтобы разрыдаться, но в этот момент он решает поцеловать меня, у него мокрая и холодная борода, но мою кожу словно обдает жаром, и, когда мы отрываемся друг от друга, мы оба дрожим. Я не могу его видеть, но я его чувствую: биение его сердца передается через дублет, сквозь гладкую холодную стеклянную стену дождя и проникает через мою тонкую ночную рубашку.

Свечной огарок выскальзывает из моей ладони, когда я протягиваю руку к полоске кожи на его шее – теплой и трепетной, пахнущей душистым мылом, – туда, где я чувствую биение пульса. Как странно ощущать всем телом подобную близость другого настоящего живого организма, гул его крови. Я сглатываю. Говорю ему, что мне хочется, чтобы кто-то рассказал мне, каково это – чувствовать, что мне необходимо почувствовать, что чувствуют возлюбленные, возлюбленные Господом.