Ведьмы графства Эссекс

За окном падает первый снег зимы. Большие прекрасные хлопья сплющиваются, ударяясь о стекло, подсвеченное пламенем свечи. Ночь безлунна, и больше ничего не видно. Ничего по ту сторону. Инстинктивно он меняет яблоко в своей руке на то, что лежало на подоконнике, – полушарие твердое и холодное от близости к стеклу.

Он возвращается на свое место с яблоком и бутылкой кларета.

Расстегивает верхние пуговицы дублета. Шестое яблоко он съедает.

* * *

Проснувшись, он видит, что в углу комнаты выросло огромное дерево и дальняя стена рассыпается под натиском его мощных корней, луна и звезды беспрепятственно заливают турецкий ковер своим фиолетовым светом. Тихо. Только тающий снег капает с изломанных стропил. Камин давно прогорел.

Хопкинс покидает кресло – встает на затекшие ноги, весь растрепанный. Дерево огромно; сизый плющ, словно дымок, обвивает толстый ствол, покрытый шершавой корой. Запрокинув голову, он всматривается в темноту кроны. Нащупывая выступы в коре, он начинает карабкаться вверх, сквозь проломленную крышу к ночному небу, усеянному смертельно-прекрасными звездами. Достигнув вершины, он смотрит вниз, на черные болота и пастбища Эссекса, простирающиеся до самого горизонта, подобно дамасскому покрывалу, накинутому на согнутую спину Англии.

Затем появляются ведьмы. Одна за другой они приземляются и скидывают свои мантии; их обнаженные тела серебрятся в лунном свете. Юные и старые, светлые и темные, толстые и худые – все прекрасны и все отвратительны. Одни прилетают, другие скачут по полям верхом на каких-то несуразных животных; присмотревшись, он понимает, что это мужчины – мужчины на четвереньках, взнузданные, словно лошади.

Вот уже организовано роскошное пиршество – жаркое из пяти птиц, жаркое из двенадцати птиц, дымящиеся красные хлеба и серебряные блюда, переполненные сладостями, вишней и черным виноградом. Здесь же ананасы, блюда с мельчайшей сахарной пудрой, леденцы с темными знаками на них, три молочных поросенка – вместо яблок у них во рту скукоженные человеческие головы. А в самом центре этого дьявольского великолепия – свирепая голова черного борова, увенчанная засахаренными кузнечиками, и так умело, что кажется, будто они вот-вот взлетят. Крошечные человеческие уши рассыпаны по столу словно лепестки роз.

Старая Элизабет Кларк, опирающаяся на посох из полированной кости, первая занимает свое место – во главе стола; она такая хрупкая – ее тело словно просвечивает. Призвав Князя воздуха, она двумя руками поднимает огромный кубок с темной жидкостью. Она пьет, и кровь вытекает из уголков ее рта и красными ручейками устремляется вниз, прямо на покачивающиеся груди. Ее сестры присоединяются к ней в этом нечестивом таинстве, воздев белые руки к ночи.

Но где же их повелитель? Вскоре из всех кустов и щелей выползают всевозможные паразиты, скользят среди мокрой травы, чтобы присоединиться к ведьмам, бесстыдным в своей мерзости. Гадюка освежает брюхо в блюдце с розовой водой. Четыре маленьких кролика устроились на коленях ужинающей Ребекки Уэст, и она нежно ласкает их. Морщинистое горло Элизабет Кларк обхватила толстая коричневая сколопендра, ее хитиновый панцирь выглядит будто перламутровое ожерелье на шее богатой леди. Хопкинс испытывает нарастающий ужас, но не может отвести взгляд.

Не должен отвести взгляд. Теперь ведьмы пустили по кругу книгу, каждая прокалывает палец и пишет в ней свое имя. Старая матушка Кларк грозно возвышает голос и говорит, что любого, кто нарушит скрепленный кровью Договор и расскажет кому-нибудь о том, что произошло здесь сегодняшней ночью, разорвут клещами и рассеют останки в пламени большой печи. Затем она спрашивает каждую из присутствующих, что ей пообещал Дьявол. Один за другим выкрикиваются ответы: алое платье, певчую птичку, мужа, годы мира и изобилия, несчастья на голову тех, кто меня обидел.

И тогда он приходит к ним, и они потоком устремляются к нему, падают на колени, земля превращается в живой ковер из насекомых, мелких зверушек, пауков, долгоносиков, тараканов, земляных червей, мотыльков, и все это выглядит как пузырящаяся смола, раздающаяся, когда он раздвигает полы рясы и выставляет копыто, которое ведьмы целуют, преклоняясь. Он протягивает темную руку: длинные пальцы унизаны драгоценными перстнями, и по очереди возлагает длань на голову каждой женщины, словно благословляя, или ласкает их груди. Но затем он выпрямляется – что-то привлекло его внимание – и устремляет взор на ветви дерева, среди которых прячется Хопкинс; его глаза – будто две черных семечки в белой мякоти. Хопкинс чувствует, что его хватка ослабела, и вот он падает…

Когда он просыпается, во рту пересохло и боль просверливает виски. Солнечные лучи, проникающие через окно гостиной, кажутся ему раскаленными веретенами, вонзающимися в глазные яблоки и протыкающими насквозь ставшую словно желеобразной голову. Застонав, он оглядывается. Рядом пустая бутылка кларета (кажется, это была третья) и яблоко – мякоть стала коричневой в месте укуса.