Ведьмы графства Эссекс

Я прокручивала эту фразу в своей голове всю дорогу, но все равно получилось плохо. Хелен что-то бурчит, но делает шаг назад, приглашая меня войти на кухню. Под большой решеткой горит огонь. Плоские медные и глубокие оловянные блюда и кастрюли, чаши и миски в огромном количестве мерцают в кухонном буфете. Немного денег, а столько красоты. За дверью, из гостиной, доносятся голоса трех или четырех человек.

– Лучше бы ты этого не делала, – резко говорит Хелен, забирая у меня корзину, чтобы осмотреть яблоки.

У Хелен Кларк нет той красоты, о которой мечтает большинство девушек, но она мягкая, ладная и приятно простая – в ней есть много такого, за что хочется ухватиться. Кроме темных волос в ней мало чего от матери – разве только задиристый характер и чуть заметные волоски над верхней губой.

Я притоптываю, чтобы согреться.

– И почему же лучше бы мне этого не делать?

Она оставляет корзину в покое и вызывающе смотрит на меня.

– Кто мы, – шипит она, тыча пальцем себе в грудь, – и кто они? – она указывает на дверь в гостиную.

Я смеюсь. Это глупый, натянутый смех.

– Я еще не имею удовольствия это знать.

Жесткий взгляд Хелен пресекает мою напускную веселость.

– Боже мой, – говорит она, шумно выдохнув, – женщин Уэст точно не обвинить в трусости. Были разговоры, – она понижает голос, – такого толка, что ведут к разным подозрениям. Этот господин Хопкинс здесь отирается слишком часто, – она передергивает плечами. – Тебе не кажется, что он будто горсть снега, которая попала тебе за шиворот? Он так смотрит на людей…

Дверь в гостиную распахивается, и она замолкает. На пороге стоит Джон Идс в изящном приталенном темно-синем дублете, застегивая верхнюю пуговицу плаща. Мне так нравятся те редкие моменты, когда я замечаю его прежде, чем он меня – он хмурится на упрямую застежку бесхитростно и естественно, прямо как детеныш какого-нибудь животного. Он поднимает взгляд, видит меня и, придя в себя от неожиданности, кланяется.

– Мисс Уэст, – приветствует он, мило смущаясь.

– Господин Идс. Удивительно видеть… – Нет. Не говори так, Ребекка. Ты не лондонская кокетка. Начни заново. – Господин Идс. Я подумала, что могу навестить почтенную госпожу Бриггс, передать ей мои добрые пожелания, и от моей матери тоже. И – яблоки, – повторяю я, чувствуя, как мои щеки начинают гореть, когда Хелен смотрит на нас и, криво усмехнувшись, отворачивается к огню.

– О. И я… Я уверен, ей будет приятно, – он неуверенно улыбается. – Надеюсь, вы извините меня. Я собирался… – Он показывает на дверь, через которую я вошла. Не успела я сделать реверанс, как он уже покинул кухню, не сказав даже Благослови Господи. Можно подумать, господин Идс избегает меня. На самом деле я уже знаю, что это все, о чем я смогу думать, когда вечером лягу в кровать, и это займет не меньше двух часов, и мне наверняка будет не до сна. Интересно, существует ли сорт близости между людьми, который бы не был сопряжен с чем-то греховным, и неужели некоторым людям нравится такое или все просто притворяются?

Через открытую дверь мне видны ноги человека, сидящего в кресле у камина. Ноги в высоких черных кожаных сапогах со шпорами на каблуке, которые поблескивают, когда на них падает свет от огня. Сапоги господина Хопкинса. Итак. Идс пришел с Хопкинсом.

– Что ж, как говорится, пришло время встретиться со своим создателем, – ухмыляется Хелен, проследив за моим взглядом. Затем вываливает на стол шар теста и неуклюже начинает его месить.

Я делаю глубокий вдох и поправляю передник. Спрашиваю Хелен, как я выгляжу.

Она на секунду отрывает взгляд от теста и фыркает:

– А какое тебе дело? Ведь твой возлюбленный только что ушел.

И она права. Какое мне дело? Но, однако, я стою, улыбаясь, до тех пор, пока она, закатив глаза, не сдается:

– Достаточно хорошо, полагаю. А теперь иди.

Я вхожу в гостиную, почтительно, не поднимая глаз, но так как это моя основная манера держаться на публике, я могу распознать каждого присутствующего по одежде ниже талии. На низкой лавке у дальней стены в плотных черных юбках сидят Пруденс Харт (руки, как всегда, поддерживают раздувшийся живот), Присцилла Бриггс и Мэри Парсли – скорбное трио. У камина, в кресле с высокой спинкой, сидит господин Хопкинс, руки в перчатках покоятся на бедре. У двери стоят пастор Лонг и Ричард Эдвардс, последний всегда носит шпагу, хотя все знают, что сам он даже свинью не способен заколоть. Когда я вхожу, все замолкают.

Я приседаю, сложив руки за спиной, и обращаюсь к вельвету госпожи Бриггс:

– Добрый день и Господь благослови вас. Я пришла засвидетельствовать мое почтение, госпожа Бриггс. Мы с матушкой горячо молимся за выздоровление Томаса. Я… Еще я принесла яблоки. Они… Они у Хелен.

Прежде чем госпожа Бриггс успевает ответить, сверху доносится требовательный вопль и затем ураганный топот, сопровождаемый грохотом.

– Ого! – Пастор напоминает ребенка, который прислушивается к разыгравшемуся в бухте шторму. – Серьезный приступ!