Ведьмы графства Эссекс

Слухи, сперва трезвые и рассудительные, исходят от тех, кто непосредственно знаком с оккультными делами. Посетителей скромного поместья Бриггсов, которое стоит в стороне от дороги между Мистли и Мэннингтри, среди небольшого унылого мокрого сада, облетевшего к зиме, становится все больше.

Я вижу вереницу визитеров, джентльменов и достопочтенных дам. Они несут печенье, пироги с голубятиной и горшочки с тушеной грушей, кровяную колбасу и липкий экзотический инжир. Все эти щедроты, конечно, бесполезны для миссис Бриггс, поскольку она постится в знак покаяния за какие бы то ни было грехи, послужившие причиной того, что Бог отвернулся от ее семьи. Но зато относительная расточительность или скупость подношения дает нам лишний повод для сплетен. Этакое зерно для городской мельницы грубого помола, репутация. Могу представить: женщины сидят в гостиной вокруг достопочтенной госпожи Бриггс, истово молясь о выздоровлении ее Томаса, или поют нестройным хором псалмы («Для чего, Господи, стоишь вдали?» – наверняка излюбленный). Подозреваю, большинству мужчин достанет храбрости лишь для того, чтобы заглянуть степенно в комнату одержимого мальчика, но, возможно, самые смелые рискнут постоять у его кровати, прочитать над околдованным отрывок из Писания, покачать головой, выражая свое бессилие перед безбожностью творящегося, – а Томас устремляет черный, обескураживающий взгляд поверх одеяла на любого, кто отваживается его навестить.

Поначалу посетители приходят по одному, но вскоре их визиты пересекаются, и что-то вроде траурного карнавала образуется на первом этаже в доме Бриггсов: там стоят йомен Хобдей со своей женой, строгие, самого благонравного вида, они принесли с собой форель, уже разделанную, осталось только потушить (это сейчас они вполне респектабельные граждане, но все помнят времена, когда госпожа Хобдей застала своего мужа с девицей, что пришла доить коров, а потом, когда он был в Ипсвиче, в отместку швырнула бережно хранимую им миниатюру матери в свиные отходы). Здесь пастор Лонг управляется с третьей порцией овсяного печенья, принесенного Мэри Парсли, восхищается рисунком груш на ее воротничке и вежливо изумляется, услышав, что она сама сделала эту чудесную вышивку, хотя руки у нее поражены водянкой (на самом деле вышивала не она, а я). Господин Хопкинс у кухонного очага пристально изучает книгу. Ричард Эдвардс увлекает юную Пруденс Харт в огород, его рука лежит возмутительно ниже ее талии. Люди говорят о посещении Бриггсов примерно так, как они сообщали бы об участии в танцах на Майский праздник[6] (хотя, конечно, визит к постели чахнущего ребенка – занятие куда более подходящее честному пуританину, чем все эти языческие весенние забавы). Вскоре те из нас, кто до сих пор не побывал у Бриггсов, начинают выделяться на фоне остальных.

Воздух проникнут безысходностью. Ощущение, что сейчас, как никогда раньше, нужно поддерживать видимость приличий. Светские беседы ведутся под грохот падений, доносящийся с верхних этажей. Присцилла Бриггс выглядит как самая настоящая старуха, и это произошло так резко, что ее тоже впору считать околдованной (такой разговор я слышу, проходя мимо стайки закутанных от холода женщин, болтающих у Рыночного креста). Говорят, щеки у нее впали и стали бесцветными, а глаза выпирают из усохшей головы. Как-то вечером госпожа Эдвардс видит, как с пальца госпожи Бриггс соскальзывает обручальное кольцо и катится прямо по коврику перед камином, и все сходятся – как только Присцилла покидает гостиную, чтобы проверить Томаса, – что это предвещает еще большие несчастья. «А она, похоже, и не заметила, – сообщает Мэри Парсли, которая была при этом, Роберту Тейлору, трактирщику, которого там не было, – и оно так и осталось лежать на полу. Совершенно точно, в этом доме поселился Дьявол».