Unknown

Позади меня аккуратно укутанная Лиззи лежала на кровати в рубашке одного из близнецов, потому что ее собственная сорочка еще не высохла. Она смеялась в эйфории рождения и от того, что выжила. Расположившиеся по обе стороны от нее близнецы хлопотали, шепча что-то с восхищением и облегчением. Один из них поправлял взмокшие от пота светлые волосы, другой – нежно целовал ее в шею.

– У тебя нет жара, любимая? – с ноткой беспокойства в голосе спросил один. Это заставило меня обернуться и взглянуть: Лиззи болела малярией, и хотя приступов не было уже довольно давно, но, может, стресс родов…

– Нет, – сказала Лиззи и поцеловала Джо или Кеззи в лоб. – Я просто раскраснелась от того, что счастлива.

Кеззи или Джо с обожанием улыбнулся ей, в то время как его брат с другой стороны принял на себя обязанность целовать Лиззи в шею.

Тетушка Моника кашлянула. Она обтерла младенца влажной тряпицей и несколькими мягкими, пропитанными ланолином клочками шерсти, которые я принесла, и теперь завернула малышку в одеялко. Родни уже давно заскучал от происходящего, и, засунув большой палец в рот, снова заснул на полу возле корзины с дровами.

– Твоя фода, Лиззи, – с легкой ноткой неодобрения в голосе сказала Моника. – Он там пудет холодный прародитель. Und die Kleine (И маленькую (нем.), – прим. пер.) он захотеть увидеть, и ты, но не столько сильно эти… – она наклонила голову в сторону кровати, одновременно скромно отводя взгляд от игривого трио. После рождения Родни мистер Вемисс и его зятья осторожно восстанавливали отношения, но дело лучше было не торопить.

Ее слова наэлектризовали близнецов, и они вскочили на ноги. Один нагнулся и подхватил маленького Родни, обращаясь с ним с любовной непринужденностью, другой кинулся к двери, чтобы привести мистера Вемисса, в волнении забытого на крыльце.

Его худое слегка голубоватое лицо просияло от облегчения, словно зажглось изнутри. Коротко взглянув на маленький сверток и нежно его похлопав, он сердечно и радостно улыбнулся Монике. Но все его внимание было сосредоточено на Лиззи – так же, как и ее обращено к нему.

– У тебя руки замерзли, па, - сказала она, немного хихикая, но схватилась покрепче, когда он попытался их убрать. – Нет, оставь, я достаточно горячая. Давай, садись рядом и скажи «добрый вечер» своей маленькой внучке, – ее голос звенел от застенчивой гордости, когда она протянула руку к тетушке Монике.

Моника осторожно опустила малышку на руки Лиззи и стояла, положив руку на плечо мистера Вемисса. На ее немолодом лице была нежность и что-то более глубокое, чем просто привязанность. Уже не в первый раз я была удивлена – и слегка озадачена своим удивлением – силой ее любви к этому хрупкому и тихому мужчине.

– Ох, – сказал мистер Вемисс, тронув пальцем щечку малышки. Мне было слышно, как та издавала тихие чмокающие звуки. Шокированная травмой рождения, она сначала не заинтересовалась грудью, но, определенно, начинала передумывать.

– Она проголодалась, – послышался шорох постельного белья, когда привычной рукой Лиззи прикладывала малышку к груди.

– Как ты назовешь ее, a leannan (любимая, дорогая, (гэльск.), – прим. пер.)? – спросил мистер Вемисс.

– Я как-то не думала о женских именах, – ответила Лиззи. – Она была такой большой, я была уверена, что это… оу! – Лиззи рассмеялась низким нежным звуком. – Я и забыла, какими голодными бывают новорожденные. Ух! Вот так, a chuisle (кровь моего сердца (гэльск.) – прим. пер.), да, так лучше…

Я потянулась к мешочку с шерстью, чтобы мягкими кусочками промаслить свои собственные истерзанные руки, и случайно увидела близнецов, которые бок о бок стояли в сторонке, устремив взгляд на Лиззи и свою дочь, и выражение лица каждого из них было точно таким же, как у тетушки Моники. Тот Бёрдсли, что держал Родни, не отводя глаз, наклонил голову и поцеловал круглую головку маленького мальчика.

Столько любви в таком маленьком месте. Мои глаза затуманились, и я отвернулась. Действительно, имеет ли это значение, насколько нетрадиционным был брак в основе этой странной семьи? «Что ж, это имело значение для Хирама Кромби», – подумала я. Лидер непреклонных иммигрантов-пресвитерианцев из Тюрсо, он бы, как минимум, пожелал закидать Лиззи, Джо и Кеззи камнями, причем вместе с греховными плодами их чресл.

Этого не случится, пока Джейми в Ридже. Но когда он уедет? Я медленно вычищала кровь из-под ногтей, надеясь, что Йен был прав относительно способностей Бёрдсли к секретности и – хитрости.

Отвлекшись на эти размышления, я не заметила тетушки Моники, которая тихонько подошла ко мне.

– Danke (Спасибо, (нем.), – прим. пер.), – тихо произнесла она, положив узловатую руку на мою.

– Gern geschehen (Не за что (нем.), – прим. пер.), – я положила свою ладонь поверх ее и нежно сжала. – Вы мне очень помогли, спасибо!

И хотя она улыбалась, морщинка беспокойства прорезала ее лоб.