Я вздрагиваю, когда воспоминания об угольной яме становятся отчетливее.
— Вообще-то, я стараюсь избегать темных и тесных помещений.
— А-а. Не волнуйся, маленькая сестрица. Там высокие потолки и много света.
Каюта 14 пуста. Пока никто не вернулся, я выскальзываю из кимоно и надеваю матросскую форму. Барабанщик ведет меня к спуску в шахту котельной номер 6 с Шотландской дороги.
Он оценивающе разглядывает мою простую шапку, затем снимает свою, на которой вышита эмблема «Атлантической паровой компании».
— Надень эту.
Шапка сползает мне на уши, отчего я становлюсь как две капли воды похожа на любого из узкоглазых.
Несколько пассажиров видят, как мы исчезаем в стене. Должно быть, со стороны кажется, будто мы знаем, что делаем, поэтому никто не возражает.
Мы оказываемся в крошечной комнатке с отверстием в полу, в которое спускается металлическая лестница. Я иду за Барабанщиком вниз по лестнице, и по спине от нетерпения бегут мурашки. Это напоминает мое путешествие в грузовой трюм, с той лишь разницей, что сейчас я не пытаюсь ни от кого сбежать. С каждым пройденным уровнем на лестнице становится все теплее, и запах горящего угля смешивается с запахом разгоряченных тел, жира и морской воды.
Я уже теряю счет пройденным палубам, когда мы наконец добираемся до котельной номер 6.
Со своей позиции на лестнице я вижу четырех черных драконов, стоящих бок о бок, с тремя отверстиями в каждом, похожими на горящие глаза и пасть. Укладчики грузят уголь в вагонетки, чтобы кочегары кормили драконов, а остальные метут пол или следят за трубами, кранами, шкивами и прочими неизвестными мне штуками. Здесь словно другая вселенная, из огня и стали, пота и энергии, и, да, света.
Барабанщик легко спрыгивает на металлические пластины пола, и я приземляюсь рядом.
— Добро пожаловать в котельную номер 6! — Он простирает руку в сторону драконов. — Разве они не красавцы?
Наше появление вызывает ажиотаж среди рабочих. Мужчины разных возрастов разглядывают нас, но под слоем грязи невозможно понять выражения их лиц. Один пожимает Барабанщику руку, другие выкрикивают приветствия.
— Поглядите-ка, кто свалился в кроличью нору. — Человек с мускулами размером с мою голову хлопает меня по спине с такой силой, что лишь чудом не проламывает ребра.
Барабанщик кланяется ему и представляет мне на своем ломаном английском:
— Брэндиш, друг.
Брэндиш жмет мне руку. Волосы у него желтые, а вот все остальное, включая зубы, черное.
— Все друзья Барабанщика — мои друзья, дорогуша. — Басок у него усталый, но добродушный, из тех, от которых дети с колен падают. — Когда Барабанщик с нами, мы все ладим. Ну так что, взбодришь нас сегодня?
Барабанщик, внезапно засмущавшись, отмахивается. Но тут Брэндиш принимается топать и хлопать.
Барабанщик начинает покачивать головой, отчего челка падает ему на глаза. Затем он закатывает рукава. Все эти испачканные копотью лица сейчас, похоже, повернуты к нему, даже лица тех, кто стоит у топок.
С улыбкой, напоминающей ломтик дыни, он протягивает мне свою трещотку.
— Я буду очень рад, если ты согласишься помочь мне.
Я неуверенно кручу инструмент.
— Быстрее.
Стараюсь подстроиться под общий ритм.
Барабанщик переплетает пальцы, а затем выгибает их, хрустя костяшками. Потом подносит сложенные ковшиком ладони к губам, дуя сквозь отверстие, образованное его большими пальцами. Мотив соленой песенки «Пьяный моряк» вылетает из его ручной флейты, и не проходит и минуты, как все вокруг начинают подпевать.
С каждой новой строчкой топот и стук ускоряются, и лопаты летают быстрее, сливаясь перед моим взглядом в сплошные металлические пятна. И у меня на сердце становится легче. Я стараюсь не отставать, чувствуя странное умиротворение оттого, что являюсь частью общей симфонии.