Удача на «Титанике»

Ткань над нами дергается. Я стараюсь врасти костями в дно лодки, а в моих ушах вторым океаном шумит кровь. Но вместо того чтобы открыться, наш потолок лишь туже натягивается, когда руки матросов надевают слетевшие петли на крюки.

Целая вечность проходит, прежде чем мы начинаем шевелиться. Я не знаю, кто первым расцепляет наши руки. Но когда мы наконец открываем наше гнездышко холодному воздуху реального мира, отползти друг от друга нам удается не сразу.

Бо прочищает горло.

— После тебя, безбилетница.

Он указывает на лестницу в задней части палубы, откуда он сам проскользнул сюда. Его простая куртка скрыла матросскую форму, и поскольку шел он в компании нескольких пассажиров, его никто не остановил.

Он сжимает руки в кулаки и прячет их в карманы, принимая беззаботный вид.

— Договорились с остальными встретиться в общей гостиной. — На его лице смущение, как, впрочем, наверняка и на моем. — Хочешь присоединиться?

— Нет, — отвечаю я слишком поспешно, все еще ощущая его руку в своей. — А ты иди.

Его лицо расслабляется, кажется, от облегчения.

— Спокойной ночи.

* * *

12 апреля 1912 года

На следующее утро я просыпаюсь до рассвета от голодного урчания в желудке. Бесплатная коробка шоколада, которую я без проблем употребила на ужин, если не считать проблемой прилагающееся к ней обязательство встретиться с капитаном, превратилась в приятное, но далекое воспоминание. Желание получить выпечку и чай заставляет меня нажать на кнопку вызова стюарда. Несколько мгновений спустя появляется служанка.

— Чем я могу помочь вам, мадам? — Она отводит глаза от моей вуали.

— Я бы хотела, чтобы мне подали чай с выпечкой через тридцать минут. И не жалейте мармелада. Я буду принимать ванну. Пожалуйста, принесите все сюда и не наливайте чай.

— Будет исполнено, мэм.

Я действительно вхожу в образ. Как легко, должно быть, привыкнуть к тому, что люди прыгают, едва ты велишь. Наверное, это как разнашивать новую шляпку. Чем дольше носишь, тем сложнее сохранить ее прежнюю форму.

Наполнив ванную, я достаю из Библии, которая теперь хранится в сундуке миссис Слоан, фото родителей.

— Доброе утро, досточтимые родители. — Я ставлю фото на столик и начинаю утреннюю разминку. — Джейми злится на меня за то, что я выиграла пари. Но он это переживет. Как всегда.

Однако Джейми все еще держит обиду на Ба. И тот Джейми, которого я знала, никогда так не стремился избавиться от члена своей семьи. Я завершаю разминку и прячу фото в сундук, чувствуя, как сомнения кружат в голове хищными птицами.

Выкинув Джейми из головы, я погружаюсь в пенную воду. Возможность мыться, даже не чувствуя себя грязной, — одно из главных достоинств первого класса.

Булочки уже ждут меня на столе к тому времени, как я выбираюсь из ванны, благоухая бергамотом. Кимоно смотрит на меня из гардероба. Оно, словно дерзкая девчонка, безмолвно спрашивает, действительно ли я та женщина, что рискнет надеть его. Я неторопливо поглощаю сахарную плюшку, а затем булочку с мармеладом, запивая их отличным английским чаем.

Подкрепившись, снимаю кимоно с вешалки. Оно как будто само скользит по моим плечам, обвивается вокруг них, как игривый зверек, устраивается поудобнее. Пуговицы, спрятанные внутри наряда, удерживают вместе его части, а глубокая шляпка-ток цвета павлиньих перьев становится отличным финальным штрихом.

Я ковыляю к зеркалу, ничуть не удивляясь тому, что похожа на тюленя, угодившего в приливную волну.

Это просто платье, — слышу я слова Эйприл. — Предполагается, что ты должна его носить, а не становиться для него вешалкой.

Я расправляю плечи и расслабляю шею. Напружинив ноги и выпрямив спину, смотрю, как отражение в зеркале из тюленя становится павлином. Неплохо. И все равно я накидываю сверху пальто цвета ванильного кекса. Павлин тщательно выбирает момент, когда распустить свой хвост.

Похоже, самое время забрать свой выигрыш.

Солнце все еще не взошло, и коридоры тускло освещены электрическими лампами. Я задерживаю дыхание, проходя мимо каюты мистера Исмея, словно он может услышать мое взволнованное дыхание или ощутить повышение влажности. К счастью, он, похоже, не из ранних пташек.

Я спускаюсь в лифте на палубу Е, поражаясь, каким чопорным кажется коридор первого класса по сравнению со своим неугомонным близнецом, идущим по другому борту — Шотландской дорогой. Коридор выводит меня в Плавники, и отсюда я направляюсь в каюту 14.

Из-за приоткрытой двери, которую я раньше не замечала, — должно быть, кладовой — просачиваются голоса.

— Сам виноват, что тя облапошили!

Я замедляюсь, узнав развязный тон стюарда узкоглазых, Скелета.

— У вас, Бледигов, ума с гулькин нос, не хватает даже на то, чтобы не продуть весь куш за вечер. Господи Исусе. — Шмыг. — Ты позор семьи.

Я поджимаю губы. Бледиг — это тот молодчик, выигравший в тотализатор. А Скелет — хранитель коробки со ставками.

— Он надул меня, клянусь, кузен, — хнычет собеседник Скелета. Может, это Бледиг? Они родственники?