Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда, увидев себя решительно без всяких средств к существованию, бедная Нозхату молча залилась слезами.

Но в тот же самый вечер Даул Макан волею Аллаха пришел в чувство и почувствовал некоторое облегчение и, обернувшись к сестре своей, сказал:

— О Нозхату! Я чувствую, что силы мои возвращаются, и мне очень хотелось бы поесть жареной баранины.

А Нозхату сказала ему:

— Ради Аллаха! О брат мой, на что же купить мяса? Я не могу решиться просить милостыни у добрых людей. Однако не беспокойся, завтра же утром я пойду к какому-нибудь богатому человеку и наймусь к нему служанкой. Таким образом я смогу заработать то, что нам нужно. И во всем этом одно только тяжело мне — это необходимость оставлять тебя на целый день в полном одиночестве. Но что делать! Нет сил и прибежища, кроме Аллаха Всевышнего, о брат мой! И Он один может помочь нам вернуться в нашу страну!

И, говоря это, Нозхату не могла удержаться от слез и зарыдала.

И вот на следующий день, едва только рассвело, Нозхату встала, покрыла голову куском старого плаща из верблюжьей шерсти, который дал ей добрый содержатель верблюдов, сосед их по гостинице, поцеловала в голову своего брата, обняла его и вышла в слезах из гостиницы, не зная, куда направиться.

И весь день Даул Макан ждал возвращения своей сестры, но настала ночь, а она не возвращалась. И он ждал ее всю ночь не смыкая глаз, а Нозхату не приходила. То же было на следующий день и на следующую ночь. Тогда Даул Макан почувствовал великий страх за сестру, а сердце его задрожало; и к тому же он уже два дня оставался без пищи. Наконец он сделал усилие и дотащился до двери маленькой комнаты и стал звать слугу гостиницы, который наконец услышал его; и Даул Макан попросил донести его до базара. Тогда слуга взвалил его на плечи, отнес на базар и, положив у запертых дверей одной разорившейся лавки, ушел.

И все прохожие и базарные торговцы столпились вокруг него и при виде его слабости и худобы стали причитать над ним и жалеть его. А Даул Макан, не имея сил говорить, показал им знаками, что он голоден. Тогда собравшиеся взяли медное блюдо и поспешили сделать сбор для него у базарных купцов и сейчас же купили ему пищи. А так как сбор дал тридцать драхм, то все стали толковать о том, что лучше сделать в интересах больного. Тогда один славный старый человек с базара сказал:

— Самое лучшее будет нанять верблюда и перевезти этого бедного юношу в Дамаск и поместить его там в больницу, устроенную для больных щедротами халифа. Ибо здесь, оставшись без всякого ухода, он просто умрет на улице.

Тогда все согласились с ним, но так как уже наступила ночь, то исполнение этого плана пришлось отложить до следующего утра; и, поставив подле Даул Макана кувшин с водой и съестные припасы и закрыв лавки, все разошлись по домам, сожалея о судьбе этого молодого больного. А Даул Макан пролежал всю ночь не смыкая глаз, так беспокоился он о судьбе сестры своей Нозхату; и он едва мог есть и пить, так он был изнурен и слаб. Но вот на следующее утро добрые люди с базара наняли верблюда и сказали погонщику:

— О погонщик! Ты посадишь этого больного на своего верблюда и отвезешь его в Дамаск, чтобы поместить его там в больницу, где он может выздороветь.

А погонщик ответил:

— Клянусь вам в этом головою моей, о господа мои!

Но про себя коварный человек сказал другое: «Как я повезу из Иерусалима в Дамаск человека, который того и гляди умрет?!»

Потом он заставил своего верблюда опуститься на землю, поместил на него больного и, приняв благословения базарного люда, потянул своего верблюда за поводья и закричал на него, и верблюд поднялся и пошел. Но едва прошел он таким образом несколько улиц, как погонщик остановил его; и так как он остановился как раз перед дверьми хаммама, то, подняв Даул Макана, который опять лишился чувств, погонщик положил его на кучу хвороста, служившего для отопления хаммама, а затем быстро удалился.

И вот когда на рассвете следующего дня к куче хвороста подошел истопник хаммама, готовясь приступить к своей работе, он увидел перед дверьми распростертое и как будто бездыханное тело и сказал про себя: «Кто мог бросить перед хаммамом это мертвое тело, вместо того чтобы похоронить его?»

Но в то время как он хотел оттолкнуть тело подальше от дверей, Даул Макан сделал движение. Тогда истопник воскликнул:

— Да это не мертвый, это, без сомнения, какой-нибудь потребитель гашиша, который упал ночью на мой хворост! Ах ты пьяница этакий, пожиратель гашиша!

Но потом, нагнувшись, чтобы прокричать ему эти слова в лицо, он увидел, что это был совсем молодой человек, у которого не было еще никакой растительности на лице и наружность которого указывала на знатность происхождения и, несмотря на худобу и разрушительное действие болезни, отличалась необыкновенною красотою. Тогда истопник хаммама почувствовал величайшую жалость и воскликнул: