Цицерон. Поцелуй Фортуны

– Да чего это я напал на тебя! Говорят, ты хороший римлянин. Это народ римский плохой! Не будь мы трусливы, как женщины, не жилось бы вам всем так сладко. Мы львы только дома, а на людях – смиреннее овечки…

Неожиданная встреча со странным прохожим потрясла Марка. Надтреснутый голос старика долго ещё царапал сознание странными размышлениями. Но выводы эдил сделал. Он провёл переговоры с торговцами, от которых зависели цены на хлеб, встретился с представителями объединения пекарей, перед которыми поставил определённые цели – выпекать хлеб не только в необходимом городу количестве, но ещё и хорошего качества. В разговорах с этими людьми эдил использовал не строгость, которой его наделила власть, а уговоры и убеждение, призывал к ответственности, бередил патриотические чувства.

И такое общение дало результат – во время эдилата Марка Цицерона перебоев с хлебом из пшеницы и ячменя не случалось. При нём в Риме пекли дорогостоящий белый и черный хлеб из обойной муки, а также «деревенский» и «лагерный» – для войска и «плебейский» – для бесплатной раздачи бедноте. Все виды хлеба продавались по ценам не выше лично установленных эдилом.

Тускулан

Процесс Верреса вознёс Цицерона на вершину ораторского олимпа. Он брался за немыслимо сложные судебные дела, тщательно готовил материал, искал свидетелей, не жалел времени и сил, докапываясь до истины, и неизменно выигрывал. Получал ли он дары или гонорары от благодарных клиентов – история умалчивает, но известно, что закон запрещал любое материальное поощрение для адвокатов. И всё потому, что защита прав граждан являлась естественной обязанностью каждого римлянина.

Запрет этот придумали аристократы. Они сделали правовое поле своей привилегией, что позволяло им избираться в судебные коллегии, не допуская туда людей необеспеченных. Адвокат Марк Туллий Цицерон не нарушал закон, не получал вознаграждения от людей, поручавших ему вести их судебные дела. Кроме одного раза, когда клиент Папирий Пет предложил защитнику в качестве дара ценное собрание греческих и латинских рукописей. Но кто посмел бы осудить его за это…

Безусловно, Цицерон не бедствовал, но и богатым его нельзя было назвать.

– Не быть жадным – уже богатство! – сказал он как-то Помпонию Аттику. – Человека можно считать богатым или бедным относительно той среды, в которой он живёт. В одном обществе что-то считается роскошью, в другом это же едва назовут довольством. У нас же, чтобы быть богатым, требуется иметь столько денег, чтобы содержать целую армию. Но такие граждане в Риме есть, и ты знаешь их в лицо.

О размерах своих гонораров Цицерон никогда не говорил, но часто обращался за кредитами к богатым клиентам, уверяя, что отдаст сполна и вовремя, но привычки исполнять эти обещания не имел…

* * *

Адвокатская деятельность совместно с доходами от приданого Теренции давали Цицерону определённую финансовую самостоятельность. Размышляя над вариантами удачного вложения «свободных» денег, Марк собрался купить надел земли где-нибудь недалеко от Рима. Для поиска участка он пригласил Варрона, друга и с недавних пор родственника, с которым они осмотрели немало привлекательных мест. Но по-настоящему Марка очаровало своей красотой селение Тускулан, расположенное в чаше древнего вулкана, кальдере. С первого взгляда он понял, что это его место.

Как раз нашлась и пустующая усадьба – почти на самой вершине, откуда открывался восхитительный вид на покрытые лесом горы. Мощённая камнем дорога соединяла Тускулан с Римом, что окончательно развеяло все сомнения.

Вскоре Аттик получил от Марка восторженное письмо:

«…Купил усадьбу в Тускулане. Она радует меня с первых дней, ещё неухоженная, неприспособленная под меня… Ты знаешь, как я безгранично ценю домашний уют, тишину и красоту вокруг… Я нахожу удовлетворение, когда приезжаю сюда, здесь удивительным образом на душу нисходят мир и покой…»

У Марка созрел план реконструкции усадьбы. Он загорелся идеей создать здесь нечто похожее на «кружок друзей Муз» и уже в следующем письме Аттику писал:

«…Здесь буду видеть людей, знакомых мне и неизвестных, приехавших из Рима отдохнуть, благо Рим почти рядом. Они измучены, издёрганы, подавлены государственными заботами, и ни о чём, кроме этого, они говорить не могут. Но постепенно сам воздух Тускулана словно очищает их души. Они отходят, светлеют и вот уже смеются и шутят. Выздоровевшие и окрепшие, они садятся на зелёной лужайке под раскидистым платаном, и начинается отвлечённая беседа…»

Восторженность Тускуланом объяснялась не только естественными достоинствами местности. В Марке сохранилась любовь к идиллии арпинского детства. В единении с природой он испытывал наслаждение, как, впрочем, любой римлянин, готовый воспевать всё, что видит за пределами шумного города, даже если это облысевшие холмы или скалы с пропастями.