Новый эдил столкнулся с «вечными» столичными проблемами. Не имея опыта и знаний в управлении коммунальным хозяйством, он находил выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций, иной раз интуитивно. Его естественная приветливость позволяла без особых усилий сближаться с людьми самых разных сословий и диаметрально противоположных взглядов на жизнь, мораль и политику. Доводилось даже несколько раз соприкоснуться с представителями преступного мира, которых в другое время он клеймил позором.
В разных частях Рима чуть ли не каждый день горели или попросту разваливались ветхие деревянные дома. Многие из них возводились давно и наспех ради извлечения доходов. Цицерон нанимал рабочие команды для тушения пожаров. Силами городской охраны противодействовал уличной преступности.
Другой проблемой была перенаселённость Рима. Прирост населения происходил чудовищными темпами, в основном за счёт выходцев из провинциальных городов, прибывающих в поисках работы и должностей. Увеличивалось водопотребление, а чрезвычайно важные сооружения были построены столетия назад, отчего требовали постоянного обслуживания и ремонта. Под улицами Рима перекрещивались, сталкивались, разбегались сотни не зависимых друг от друга водопроводных сетей!
Вступая в должность, Цицерон не имел ни малейшего представления о системе подачи воды, но сейчас как настоящий «отец» города изучил эту проблему «от» и «до». Его предшественники нанимали исполнителей, от которых незаконно получали «свою» долю дохода. Он же искал самых добросовестных и честных работников, отказываясь от взяток в любом виде, оплачивая из казны ремонт акведуков и
Цицерон не только находил деньги на поддержание огромного водохозяйственного комплекса, но и следил, чтобы на различных стадиях освоения средств их бессовестным образом не воровали. Здесь ему помог опыт обвинителя в процессе против Верреса. Он безжалостно предавал суду людей, пойманных на воровстве общественных, а значит, «народных» средств. Обличая нарушителей закона, он защищал интересы добропорядочных граждан.
Одним из первых шагов Цицерона в этом направлении стала попытка навести порядок при подаче общественной воды в частные дома. Он поручил произвести учёт всех потребителей. Самовольное отведение воды при нём рассматривалось как кража, покушение на жизненные интересы всей римской общины, следовательно, налицо было государственное преступление, которое незамедлительно каралось конфискацией земли и штрафом до десяти тысяч сестерциев.
Цицерон добился принятия сенатской комиссией решения с формулировкой: «Хозяева сохраняют право на воду до тех пор, пока они владеют землей, ради которой вода им была дана». То есть Цицерон проявлял заботу не о богачах, беззастенчиво тративших воду на собственные фонтаны, бассейны, домашние купальни, а о людях, возделывающих землю, предоставленную им общиной. Если у кого-то из граждан заканчивались привилегии, эдил распоряжался перекрывать подачу воды. По наследству «право домашней воды» не передавалось. Действия Цицерона вызывали одобрение простых граждан, что повышали его административный авторитет.
В обязанности городского эдила входила забота о выпечке хлеба, его качестве и достатке. Дома хлеб почти никто не пёк – его покупали на рынке или у
Однажды Цицерона остановил на улице бедно одетый старик со впалыми щеками и слезящимися глазами. Схватил за край тоги и проскрипел хриплым голосом:
– Я слышал, ты не похож на прежних эдилов, чтобы им пусто было. Сегодня я не нашёл для себя хлеба, ни кусочка, а засухи в Риме, кажется, не было. Разве ты не догадываешься, что чужеземные торговцы зерном хотят уморить нас, римлян, голодом? А пекари рады заработать. Простой народ бедствует, а у них – праздник.
Старик крепко держал его за тогу, давая понять, что ещё не всё сказал.
– Я мальчиком был, помню эдила Сафиния, – продолжил он. – Если бы ты знал, как он отделывал торгашей! В те времена все припасы стоили дешевле глины. Купишь на один
Цицерон не прерывал старика. Он представил себе, насколько уязвимо население Рима и насколько зависимо от любых обстоятельств.
Старик вздохнул, отпустил тогу Цицерона и безнадёжно махнул рукой.
– Что до меня, так я уж проел что мог, а если хлеб будет дальше дорожать, придётся продавать свой хилый домишко – всё, что у меня осталось, – а самому идти бродяжничать. И так будет со всеми остальными стариками в Риме, если ни люди, ни боги не сжалятся. Богов перестали бояться, веры в людях мало – вот в чём беда.
Он посмотрел Марку в глаза и словно спохватился: