Цицерон. Поцелуй Фортуны

По этой причине Марк не обращал внимания на странности в поведении супруги. Теренция оказалась не в меру честолюбива, вмешивалась в дела супруга, настоятельно убеждая поступать, как она предлагала. А когда однажды ему это надоело и он выразил недовольство, Теренция неожиданно резко возразила:

– Я вошла в твой дом не для того, чтобы, словно наложница, разделять с тобой стол и постель, но чтобы участвовать во всех твоих радостях и печалях. Ты будешь мне безупречным супругом, а я, чтобы доказать свою благодарность, понесу с тобой вместе сокровенную муку и заботу, требующую твоего полного доверия ко мне.

Теренция оказалась женщиной практичной, интересовалась не только домашним хозяйством, с чем неплохо справлялась, но ещё и рискованным зарабатыванием денег, например ростовщичеством, спекуляцией, приобретением на торгах конфискованного по судебным решениям имущества с целью выгодной продажи, также земельных наделов у разорённых владельцев. Порой она была тверда, как скала, скупа и прижимиста, а он был щедр, мягок и великодушен, нерасчетлив в финансовых вопросах. Его деятельность ограничивалась адвокатскими делами, нередко забывая об обращении к богам, Теренция с презрением относилась ко всему, чем занимался муж, проявляя религиозное рвение. Не желая спорить «из-за всякой ерунды», занятый делами, он позволял ей заниматься домом так, как она хотела. И Теренция это делала с удовольствием. Но говорили, что добротой и кротостью не отличалась и вдобавок крепко держала мужа в руках.

Если Теренция требовала внимания со стороны мужа, он рассматривал её поведение как посягательство на свою свободу. Удивительно, Марк ничего оскорбительного для себя с её стороны не замечал, а когда брат Квинт спросил, почему он терпит подобное отношение, отшутился словами Сократа:

– Мне достаточно, что Теренция рожает мне детей. Вот почему меня не раздражает её гусиный гогот. А к ругани её отношусь, как к вечному скрипу колеса!

Марк не скрывал от посторонних людей любви к дочери – Туллии. Однажды ему довелось вести дело по обвинению государственного должностного лица, претора, умышленно лишившего детей, оставшихся без родителя, законного наследства. Наиболее чувственные слова Цицерон вложил в заключительную часть выступления, когда говорил о мальчике и маленькой девочке. Все стали свидетелями, как задрожал его голос, увидели, как глаза наполнились искренними слезами.

– Подумайте! – воскликнул он, обращаясь к заседателям. – Этот человек разорил, обесчестил ребёнка, девочку! Что есть ещё ужаснее, возмутительнее! Отныне его нельзя называть человеком!

Адвокат сердечно поделился с судьями, что у него есть дочь, и он любит её.

– Вы должны понять мои чувства. Я надеюсь, что вы вместе со мной разделяете моё возмущение! Ведь дочь – это всё, что есть самого приятного для отца, самого дорогого сердцу, она самый достойный предмет нашей заботы и любви, – завершил выступление Цицерон.

Его взволнованная речь тронула чувства судей. Доказательства должностных преступлений, которые он подавал с наглядностью и с таким гневом, что суд не мог принять иного решения, как обвинить претора в незаконных деяниях. Ему присудили выплатить огромный штраф, отчего он потерял почти всё состояние.

Тироновы значки

Возвращаясь после судебных заседаний, товарищеских посиделок и деловых встреч, Марк каждый день поступал, как наставлял своих учеников великий Пифагор: «…прежде чем заснуть, следует вспомнить, как прожил день, в чём провинился, что сделал, что мог совершить и чего не исполнил и какой долг не успел отдать… Просыпаясь утром, спросить себя: «Что я сегодня сделаю?» Это даёт ощутимые результаты, успеешь многое сделать, и с успехом.

У Цицерона появилась нужда спрашивать совета у кого-то из близких людей, кому бы доверял как себе, делиться намерениями и чувствами. Таковым оказался Тит Помпоний Аттик, дорогой его сердцу человек. Писать ему обстоятельные и подробнейшие письма по каждому случаю для Марка вскоре стало привычным занятием. Не исполнив «ритуал», он долго не засыпал. Нередко в постели, вспомнив, что сегодня не отписал другу весточку, садился за письмо Аттику, чтобы с утра отправить каким– то образом в Афины. В письмах к нему откровенничал, высказывал сомнения, говорил о болезнях и настроении, жаловался на противников. Но, главное, ожидал сочувствия, без которого не мыслил свою с ним дружбу, настоятельно предлагая другу «войти в его душевное состояние».