Цицерон. Поцелуй Фортуны

Услышав, что Марк навестил его, чтобы выразить уважение, старик засуетился. Отдал распоряжения слугам, пригласив отобедать. Оба облачились в лёгкие туники, удобные для застолья.

Хозяин принимал гостя в семейной столовой-триклинии. Цицерону, изрядно уставшему с дороги, угощение пришлось по вкусу. Особенно глобули – шарики из теста, обжаренные в оливковом масле, смазанные медом и посыпанные маком, и тушенная свинина с абрикосами под острым соусом с местным названием гарум. Соус показался Марку выразительным, с едким солёно-кислым вкусом. Довольный хозяин раскрыл секрет: рыбные потроха вымачивают в оливковом масле с разными травами; заливают рассол, после чего оставляют на три-четыре месяца. Рутилий, отметив хороший аппетит и внимание гостя к блюдам, с улыбкой произнёс:

– Не зря в Риме говорят: «Если блюдо пресно, добавь гарум; если солоно – немного меда». А мой соус гарум самый лучший, не правда ли?

Трапеза проходила неспешно; слуги, словно тени, появлялись и меняли блюда, неприметно исчезали. Раб-номенклатор с особым почтением произносил названия угощений, чтобы гость запоминал и по традиции вслух восхищался. Ели руками, захватывая кусочки еды с общего блюда; слуга предлагал чаши с водой для омовения рук. Виночерпий бдительно следил за Марком, без промедления наполняя опустевшую чашу.

Рутилий ел немного и по этому поводу добродушно оправдывался:

– Ты гость, и я обязан не уступать тебе в аппетите. Увы. – Хозяин развёл руками. – После болезни ещё толком не встал на ноги. Но мне приятно, если тебе нравятся блюда моего повара.

Блеклые глаза под опущенными бровями оживились, довольная улыбка озарила морщинистое лицо Рутилия. Марк откинулся на ложе, утираясь куском мягкой ткани, ответил:

– Есть и пить угодно столько, чтобы силы, потраченные на физические или умственные упражнения, смогли их восстанавливать, а не подавлять.

– Да-да, и я слышал мудрость: «От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства лопаются с треском».

Старик беззвучно рассмеялся, при этом глаза заискрились добродушием. Было заметно, что общение с Цицероном его взбодрило:

– Я давно уже отказался от мясных блюд, хотя раньше мясо любил безмерно. Удивительно, но оказалось нетрудно совершить обратное: достаточно сказать себе, это труп рыбы, труп птицы или поросенка… Так следует поступать всю жизнь, если требуется отказаться от соблазнов. Но от вина, этой чудесной божественной влаги Диониса, не отказываюсь до сих пор, чтоб себе в утешенье напомнить слова Гомера из «Одиссеи»: «сила вина несказанная: она и умнейшего громко петь и безмерно смеяться и даже плясать заставляет».

Марк с улыбкой перехватил тему:

– Уважаемый Рутилий, а я не забываю продолжение, что есть в том стихе: «сила вина часто внушает и слово такое, которое лучше б было сберечь про себя».

Рутилий согласно закивал головой.

Пришло время десерта. Хозяин пригласил молодого гостя в сад, где за сладким жёлтым вином и фруктами они проговорили до полуночи.

Помня слова первого встреченного смирненца о Руфе, Марк спросил, почему он не вернулся в Рим. Старик ответил бесхитростно:

– Мои враги организовали показательный процесс по делу честнейшего гражданина – Публия Рутилия Руфа. Известный проходимец Апиций обвинил меня в вымогательстве, и я в Риме попал под продажное судебное колесо. Виною моя непримиримость к ворам, расхищающим казну.

Воспоминания отразились на его лице, глаза ожили:

– Я отказался от государственных защитников, готовил речь самостоятельно. Доверять защиту своей чести постороннему человеку? Недруги ожидали увидеть меня на суде растерянным, неуверенным в себе, заросшим волосами и бородой, чтобы разжалобить судей. А я был бодр, выглядел аккуратно, указал на клевету обвинителя и свидетелей.

Неожиданно голос у старика прервался. Справившись с чувствами, он печально произнёс:

– Ни один человек не отважился выступить в мою защиту.

Старик погрузился в молчание. Марк терпеливо ожидал конца истории.

– Запомни, юноша, – оживился Рутилий, – всё происходящее предопределено судьбой. Роза зацветает весной, виноград поспевает осенью. Таковы и болезнь, и смерть, и оговор, и злоумышление, и всё, что радует или огорчает. Вследствие этого, что бы ни случилось с тобой, считай это сплетением причин и обстоятельств.

– На это есть Фортуна!

– О, юноша! Фортуна по своему разумению переходит от одного к другому. Оставляя своего избранника, непредсказуемая богиня забывает о нём – более, она опрокидывает недавнего любимца наземь, швыряет с высоты в пропасть.

Рутилий улыбнулся краешком губ.

– И всё-таки я не в обиде на Фортуну. В те огорчительные для меня дни она отделила истинную и мнимую дружбу. Раскрыла мне души многих людей, которые прежде называли меня своим близким другом.

Марк попытался поднять настроение старика:

– Едва я появился в Смирне, понял – Рутилия уважают. За что такое отношение к тебе, римлянину?