Цицерон. Поцелуй Фортуны

– Я уверен, что каждый из вас, уважаемые судьи, ужаснётся, когда услышит от меня, насколько несправедливо обвинение, которое вы услышали. Я буду опровергать всё, что говорил Гай Эруций.

Марк повернулся к обвинителю, который сидел к нему вполоборота с безразличным видом.

– Я уверен, Гай Эруций, сегодня ты услышишь имена негодяев и их преступных пособников по твоему обвинению честного человека.

Эруций недоверчиво хмыкнул, но тяжело заёрзал на скамье. В судейских рядах зашептались. Марк повысил голос:

– Я могу с уверенностью объяснить нежелание других адвокатов браться за это странное дело. Им стал известен преступный замысел лиц, организовавших убийство отца моего подзащитного и затем злоумышленный донос. Они боялись за свою жизнь. Любого известного адвоката обвинили бы в политической пристрастности или, ещё хуже, заговоре против власти. А мне чужды любые политические привязанности, и я доверяю государству и суду, обязанным защищать честных добропорядочных граждан и наказывать настоящих преступников. Доказательства в пользу моих утверждений не скроешь под грузом преступных лжесвидетельств обвинения.

С той же уверенностью Марк заявил, что будет говорить честно и независимо обо всём, что имеет отношение к делу Секста Рустина. А если по неосторожности допустит какой-нибудь промах, просил у судей и претора снисхождения по причине своей молодости и неопытности.

– Ничто не заставит меня, законопослушного римлянина, изменить своему долгу защитника обвиняемого по столь злоумышленному делу. И пусть любые опасности нависнут над моей головой, меня не остановить. Народ Рима определил вам труд судить по справедливости, в связи с чем я прошу и заклинаю вас, судьи, отнестись к моим словам с вниманием и благожелательной снисходительностью.

По мере того как говорил Цицерон, в зале суда менялось настроение: заседатели, претор, свидетели оживленно переговаривались, понимая, к чему клонит защитник. Он показал пальцем в обвинителя, будто вонзил кинжал ему под рёбра.

– Я спрашиваю у тебя, Гай Эруций, назовёшь ли ты имя своего нанимателя на это грязное дело?

От неожиданности Эруций втянул голову в плечи, весь напрягся в ожидании других вопросов.

– Можешь не говорить! Я и так знаю и могу назвать мотивы целенаправленного убийства несчастного отца Секста Рустина.

Оставив обвинителя в полной растерянности, адвокат вновь обратился к заседателям:

– Я умоляю вас, уважаемые судьи, не совершите страшную ошибку, обвинив безвинного в преступлении, которого он не совершал! Вы оставите на свободе настоящих преступников, чтобы они и дальше безнаказанно совершали злые дела.

Переходя в наступление, он повернулся к обвинителю.

– Гай Эруций, ты говорил, что отец хотел лишить сына наследства. А кому он говорил об этом? Никому не говорил! Коли так, как можешь ты обвинять в том, чего на самом деле не было? Ты даже не пытаешься этого доказать, хотя ставишь в вину моему подзащитному!

Лицо у Марка вдруг побледнело, он выкрикнул – то ли судьям, то ли публике в зал:

– Кому выгодно осудить на смерть безвинного человека, каким я представляю Секста Рустина? Надеюсь, Гай Эруций назовёт имена его родственников, Магна и Капитона – тех, кому это выгодно?

Он с негодованием обрушился на Эруция:

– Вот и я спрашиваю тебя, главный обвинитель, почему ты не признался суду, что они успели распорядиться имуществом убитого брата, не дожидаясь обвинительного приговора в отношении его сына, законного наследника? Я заявляю, что Магн и Капитон лжесвидетельствуют, имея корысть в свою пользу. Если это не так, считайте моего подзащитного соучастником в преступлении.

Марк перевёл дух. В зале образовалась звенящая тишина, как на море перед внезапным штормом, бурей. И буря случилась…

Цицерон глубоко вдохнул, будто раздумывая, и произнёс:

– Гай Эруций, ты боишься назвать настоящего организатора убийства. Я помогу тебе.

Цицерон обратился к судьям:

– Эруций не в силах произнести имя человека, завладевшего имуществом отца моего подзащитного. А я скажу – Хрисогон!

В зале послышался нарастающий шум от удивления и страха. Цицерон повторил:

– Я заявляю: я твёрдо убеждён, что это Хрисогон! По его преступному замыслу убили невинного гражданина. Убили только за то, что он был слишком богат. Чтобы замести следы, Хрисогон велел Магну и Капитону оклеветать племянника, пообещав выгоду.

Голос Цицерона зазвенел от неподдельного возмущения:

– Хрисогон не удовлетворился имуществом избранной им жертвы. Он пожелал смерти его сыну, оплачивал подосланных к нему убийц, а позже нанял Гая Эруция для оговора по доносу.

Цицерон обратился в зал, словно среди зрителей находился сам Хрисогон:

– Если ты, Хрисогон, посчитаешь мои слова клеветой, объясни судьям, как смог ты приобрести одиннадцать имений убитого тобой Рустина всего за две тысячи сестерциев? И кто помог тебе совершить задуманное, если не так называемые родственники убитого, Магн и Капитон? Только пусть твои подельники объяснят, за какие услуги ты передал им два имения убитого брата.