Цицерон. Поцелуй Фортуны

Цицерон узнал, что после гибели отца сын пребывал в сильном горе – так говорили соседи. За это время неизвестные люди трижды намеревались его убить в Америи, пробирались в дом ночью, но каждый раз их замечали слуги. Страшась очередного нападения, Секст Рустин бежал в Рим, где укрылся в доме сенатора Непота, давнего друга отца. Сестра Непота, Цецилия, приняла лишенного крова беглеца, приставила охрану.

Цицерон вскрыл ещё одно значительное событие. Незадолго до обвинения Рустина в отцеубийстве его имя оказалось в проскрипциях, списках известных политиков и государственных деятелей, приговорённых к смерти по указу Суллы. Но отец Рустина, как и он сам, не значился политическим противником диктатора Рима. К тому же Цицерон знал, что эти списки Сулла уже давно закрыл, сгубив две тысячи шестьсот знатных всадников, девяносто сенаторов из патрициев и пятнадцать бывших консулов с конфискацией имущества.

Донос Эруция скрывал чудовищный обман – имя Секста Рустина внесено «задним числом», следовательно, незаконно! Как незаконно произошла конфискация семейного имущества с последовавшими за этим действиями – выставлением на аукцион и продажей… Если рассуждать дальше, убийство отца не могло входить в замысел сына, поскольку он, согласно «проскрипциям», лишался наследства и подвергался смерти. Но тогда кто инициатор преступления, главный исполнитель?

Адвокату не стоило труда выяснить, кто оказался главным приобретателем всего имущества убитого. Земли, имения, деньги и сотни рабов достались… Хрисогону, вольноотпущеннику Суллы. Наспех проведенные «торги» по продаже конфискованного имущества показали, что конкуренты в нём не участвовали. За тринадцать имений стоимостью шесть миллионов сестерциев Хрисогон заплатил всего… две тысячи сестерций. Бросовая цена! Затем адвокат выяснил, что покупатель сразу передал часть имений в аренду… родственникам убитого – Капитону и Магну, причём за малую плату.

Цицерона, проводившего расследование, насторожило, что братья убитого не слишком сокрушались по поводу его смерти, не искали убийц, а сразу возложили вину на сына покойного. Не дождавшись судебного расследования, без промедления занялись распродажей имущества в пользу Хрисогона, иначе себе в убыток. Дотошный адвокат открыл удивительную странность в деле: по закону за процессом конфискации имущества, оценкой и торгами обычно строго следили специально избираемые для этого должностные лица. Они всегда вмешивались, если видели нарушения. В этом же случае продажа прошла одному и тому же лицу без торгов и конкурентов, и никто ничего не заметил.

У обвиняемого раньше был защитник, но он отказался из боязни за свою жизнь. Марк тоже не чувствовал себя в безопасности, но, укрепившись во мнении о невиновности подзащитного, не отступился. К объявленному дню процесса ему многое стало понятным. Он продумал обстоятельную речь с доказательствами и выводами. Оставалось, грамотно довести ее до судебных заседателей и претора.

* * *

Зал суда оказался заполненным неравнодушной к делу отцеубийцы публикой. Снаружи светило яркое солнце, было безветренно, зато внутри воздух показался Цицерону наполненным возбуждением людей, смотревших на него, многие из любопытства – ожидали момента, когда опытный обвинитель разорвёт на мелкие кусочки молодого глупца…

Эруций, рыхлый толстяк с выбритыми бровями и двойным подбородком, не удостоил Марка взглядом – в «Законе об убийцах и отравителях» сомневаться не приходилось. На возвышении в трибунальном кресле восседал претор Марк Фанний, за ним на каменных скамьях разместились семьдесят пять заседателей – сенаторы и всадники, сторонники Суллы.

Обвиняемый появился в сопровождении двух рабов Цецилии, в доме которой укрывался последнее время. Он выглядел уставшим; посеревшее от ожидания лицо, растерянная улыбка…

Распорядитель заседания обратился к Юпитеру, совершил приношение на алтарь, после чего началось рассмотрение дела. По традиции первым выступил Эруций. Шумно сопя, он пробрался к ораторской трибуне и заговорил неожиданно резким голосом. Высказывался короткими фразами, часто не заканчивая слова, после чего прерывался, собираясь с мыслями, придавая своему голосу скорбность, – чтобы заседатели поверили в злодеяние обвиняемого по замыслу.

Рустин, опустив голову, каждый раз вздрагивал, когда слышал своё имя. Выкатившиеся глаза и вздувшаяся шея Эруция во время выступления показывали степень его возбуждения:

– Мне приходится пересиливать себя, называя человеком того, кто сидит на месте, отведённом для преступников. Убийством родного отца он осквернил родовое имя своей семьи, которое до него с гордостью носили поколения. Я надеюсь, что, после того как вы проголосуете за справедливое возмездие, Секст Рустин Младший будет проклят родственниками.