Цицерон. Поцелуй Фортуны

Марк не знал, куда деть руки и каким образом развернуться к судьям, чтобы выглядеть уверенно, как следует адвокату. Публика это заметила, в его сторону полетели насмешки.

Судебное производство началось с оглашения имён присяжных заседателей. Обвинитель и адвокат не возражали. Процесс начался…

Первым выступал обвинитель, по закону. В привычной для такого дела агрессивной манере Гортензий обвинил Квинкция в недобросовестном наследовании имуществом, что, по его словам, привело к огромным убыткам и, соответственно, продаже мастерской за долги. Ни слова о том, что Невий имел отношение к управлению чужим имуществом, кредитам под его залог и продаже за свои долги. После столь ловкого манёвра обвинитель призвал судей наказать Квинкция «со всей строгостью закона». Последние слова утонули в выкриках почитателей оратора, долго не смолкали аплодисменты.

Наблюдая за Гортензием, его жестами, ужимками и гримасами, Марк с удовлетворением отметил, что обвинительная речь, намеренно украшенная цветистыми оборотами, интереса у заседателей не вызвала. Одни дремали, стараясь держать глаза открытыми, другие тихо переговаривались, не вникая в суть. Суровый на вид претор тоже смотрел вдаль невидящим взглядом. Похоже, всем было совершенно безразлично, о чём говорил обвинитель. Только Квинкций испуганно ловил каждое слово Гортензия, вздрагивая, когда называли его имя. Он ещё надеялся, что несправедливые обвинения будут отвергнуты, порывался протестовать, когда слышал клевету, но каждый раз его останавливал смотритель суда, грозя розгами.

Настала очередь защиты. К этому моменту Марк успокоился и стал произносить заготовленную дома речь уверенно и чётко. После Гортензия трудно было привлечь внимание скучающих судей и публики, но неожиданно все услышали нечто непривычное:

– Я признаюсь, уважаемые судьи, мне страшно! Страшно произносить обычные слова, когда речь идет о жизни человека, моего подзащитного. Ещё страшнее говорить мне, начинающему адвокату, после блестящего выступления Гортензия, обладающего выдающимися способностями оратора. Мне по-настоящему страшно, что речь моя не покажется для уважаемых судей столь убедительной, как у предыдущего красноречивейшего оратора современности, оказавшегося, на мою беду, соперником по делу Квинкция.

Уловив изменение в настроении судей, защитник повернулся к претору.

– Гай Аквилий, вот о чём я прошу тебя: отнесись ко мне ты благосклонно, даже если я проявлю с невыгодной для себя стороны. И члены назначенного тобою совета судей пусть отнесутся к моим словам таким образом, чтобы жестоко поруганная правда воскресла благодаря правосудию честных судей!

Претор заёрзал на кресле, не зная ещё, как отнестись к его словам. А Цицерон продолжал, эмоционально усиливая речь:

– Я возлагаю надежды на честность твою, Гай Аквилий, справедливость и милосердие судей. Сегодня вам предстоит иметь дело с единственным в своём роде мошенничеством и проделкой, какой ещё не было примера. Заклинаю тебя, Гай Аквилий, и вас, заседатели, быть вдвойне внимательными к моим словам.

До этой части выступления молодого адвоката Гортензий не смотрел в его сторону. Не думал, что судьи услышат правду о преступлении не Квинкция, а Невия, сочинителя клеветы. Марк Цицерон обрёл уверенность настолько, что каждое слово он, похоже, вколачивал в сознание судей.

– Мой подзащитный, уверенный в своей честности, намеревался найти настоящих преступников. Но ему угрожали, пытались убить, чтобы он не мог воспользоваться правами гражданина, вернуть по закону собственное имущество.

В зале послышались негодующие выкрики: «Позор!», раздались аплодисменты молодому адвокату. Реакция публики придала Цицерону прилив душевных сил; окрепший голос перекрыл шум, заставил затаить дыхание:

– Действия Невия свидетельствуют, по меньшей мере, если не о преступлении с его стороны, то о грубом нарушении судебной процедуры! Я думаю, что каждому честному человеку уже ясно, что обвинение не руководствуется понятиями долга и чести. Как должно быть ясно, что преступник в нашем деле не обвиняемый Квинкций, а обвинитель Невий. А вместе с ним виновны лица, кто заведомо прикрывал его преступление. Также виновны все, кто защищал и защищает интерес Невия, нанося смертельный вред моему подзащитному в надежде на отсутствие законной справедливости и некомпетентности судей.

Марк снова повернулся к претору:

– Надеюсь, что в глазах твоих, Гай Аквилий, и твоего совета судей восторжествует правда и справедливость. Если же сила и личные отношения изгонят отсюда правду и справедливость, они не найдут нигде себе приюта.