Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Узник прижимается вплотную к решётке, рискуя опалить волосы и брови, не замечая жара. Король не убирает факел. Тристан безучастен. Борзая, потеряв интерес к чужому человеку, усаживается подле хозяина.

— Десять лет я не видел солнца! Десять лет вдыхаю смрад подземелий, тогда как вы, ваше величество, вкушаете все блага земные! Разве это справедливо и разве я не заслуживаю прощения?! — глухо плачет несчастный.

Людовик будто не слышит его. Тристан — тоже.

— Людям свойственно пренебрегать клятвами, если на кон поставлен огромный куш, — с сомнением качает головой Великий прево. — Но вы, государь, по-прежнему сильны и годы ваши не сочтены. Думаю, к тому времени, когда вашему сыну настанет пора взойти на трон, ему уже не понадобятся регенты.

— Сжальтесь! Сжальтесь! — перебивает заключённый.

— Тебя всегда приятно послушать, куманёк, — улыбается Людовик, — не то, что этого прохвоста Оливье, который всё ноет да клянчит подарки.

— Сжальтесь! — вопит узник.

— Пойдём же, Тристан, пока у меня не разболелась голова! — решительно произносит Людовик. — А его я непременно заставлю поклясться. Святое Евангелие! Идём, Мюге!

Поняв, что король и его спутник уходят, несчастный кричит им вслед, но его зов не находит отклика, разбудив лишь эхо. По пути Тристан случайно задевает плечом подвешенную к потолку клетку и человек, запертый в ней, вдруг начинает петь, словно потревоженная канарейка, балладу без начала и конца.

— And whatten penance wul ye drie for that,

Edward, Edward,

And whatten penance will ye drie for that?

My deir son, now tell me O.*

Тристан Отшельник не раз слышал, как эту песнь исполняли шотландские гвардейцы, вспоминая о своей далёкой родине. Быть может, от них она, кочуя из уст в уста, попала, наконец, в подземелье? Король и его кум уходят, оставляя за спиной призывы о пощаде и историю отцеубийцы Эдварда. Следом за ними темницу покидает белая борзая.

*

По пробуждении Тристан вспомнил, что подобная беседа действительно имела место быть три года тому назад. Вскоре после того визита в подземелье короля сразила болезнь, от которой он, по счастью, оправился. Имена двух страдальцев, запертых в клетках, Великий прево позабыл — они не были ему нужны, они навсегда стёрлись из памяти мира.

Добрым она назвала его. Глупая цыганка! Какого чёрта он добрый?

Сон оставил по себе дурное послевкусие. Песнь об Эдварде засела в голове и, вызывая раздражение, повторялась, застряв на одном куплете:

— Why dois your brand sae drap wi bluid,

Edward, Edward,

Why dois your brand sae drap wi bluid,

And why sae sad gang yee O?**

Тристан л’Эрмит был подобен скале, грудью встречающей океанские шторма, разбивающей в мелкие брызги волны. Безжалостен и непоколебим, он не допускал привязанности ни к одному живому существу. Сегодня же он не посмел совершить насилие над девчонкой-колдуньей, полностью покорной его воле. Он понял, что причиной тому послужила не физическая усталость и не испуг Эсмеральды — как раз последнее его не остановило бы. Что-то в душе Великого прево неуловимо стронулось, изменилось, стало не так, как прежде. Ведь даже в гранитных скалах появляются трещины, где укореняются цепкие деревца.

*— А грех чем тяжёлый искупишь ты свой,

Эдвард, Эдвард?

А грех чем тяжёлый искупишь ты свой?

Чем сымешь ты с совести ношу?

**— Чьей кровию меч ты свой так обагрил?

Эдвард, Эдвард?

Чьей кровию меч ты свой так обагрил?

Зачем ты глядишь так сурово?

«Эдвард» — народная шотландская баллада. Перевод А.К. Толстого.

========== Глава 6. Узы ненависти ==========

Не прошло и недели после той ночной драмы, ещё не угасла память о ней и не затянулись раны, когда история получила трагическое продолжение. Клод Фролло, архидьякон Жозасский, покончил с собой, бросившись с колокольни собора. Его изувеченное тело подняли и унесли судебные приставы. Происшествие не осталось без внимания и горячо обсуждалось обывателями, любящими всюду совать нос. Одни говорили, будто священник тронулся рассудком, так и не оправившись после смерти брата. Другие — и их было неизмеримо больше — утверждали, что душу архидьякона согласно договору забрал в пекло сам дьявол. Якобы ещё шестнадцать лет тому назад Фролло заключил сделку с нечистым, принявшим облик горбуна. Срок истёк, настал час расплаты и Квазимодо столкнул архидьякона с огромной высоты, чтобы достать его душу и унести с собою. Слухи эти подкреплялись тем, что горбатый звонарь, редко покидавший собор, исчез без следа. Некоторые действительно видели в тот злополучный день, как Фролло и Квазимодо стояли вместе на башне. Архидьякона, как колдуна и самоубийцу, похоронили за кладбищенской оградой. О чём он говорил со звонарём в свой последний час, что между ними произошло, куда делся горбун — так и осталось неразрешимой тайной.

Великий прево счёл нужным поведать цыганке об утрате, постигшей собор. К его удивлению, Эсмеральда, услышав о гибели священника, впервые за эти дни оживилась, в её заблестевших глазах Тристан заметил злорадство.