Читаем Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая полностью

Несмотря на эти неудобства, мне удалось снова относительно спокойно погрузиться в атмосферу созерцания высокого итальянского искусства от древнеримского до позднего Ренессанса. Особое внимание в этой поездке я уделил в Риме Ватиканским музеям и базиликам с раннехристианскими мозаиками. Как вы помните из моих дневниковых записей и открыток Олегу 1995 года, опубликованных частично в «Художественном Апокалипсисе», тогда мы с Л. С. имели счастье подолгу жить в Риме и других главных художественных центрах Италии, и я облазил почти все доступные катакомбы, храмы и музеи Рима. На этот раз прошел только по наиболее значимым для меня. Общие впечатления и выводы остались прежними, но эстетическое воздействие, как мне показалось, на этот раз было во многих случаях даже более сильным, чем при первой встрече с ними двадцать лет назад. И это очень порадовало меня. Значит, не притупились еще чувства, а богатый эстетический опыт прошедших лет только обострил восприятие.

С особой осторожностью, настороженностью и трепетом я всегда ожидаю встречи с Сикстинской капеллой, точнее — со «Страшным судом Микеланджело». Об этом я, кажется, писал когда-то. Сама капелла в ее живописно-архитектурном облике производит сильное, неизгладимое впечатление высокохудожественного произведения колоссального масштаба, как и многое в Риме (Колоссео!). Это, как вы знаете, ошеломляющий художественный ансамбль, аналогию которому трудно подыскать в мировом искусстве. А вот «Страшный» суд всегда производил на меня двойственное впечатление. С одной стороны, это гениальное, огромной силы воздействия художественное произведение, созданное, кажется, со сверхчеловеческой и именно художественной энергией и удивительной легкостью. Вся роспись в целом, любая группа персонажей, каждая из фигур просто излучают художественную мощь и являют поразительную легкость кисти. И стоишь перед ней, разинув рот от удивления: неужели все это смог создать человек! Один человек! Поражает всегда, хотя я видел и изучал ее неоднократно.

С другой стороны, упрек, с которым к Микеланджело обращались уже многие его современники, сразу возник и у меня при первом посещении капеллы в 95-м. Еще до того, пожалуй, как я узнал о мнениях этих современников из литературы, да и их шокировали только обнаженные интимные органы, что, естественно, никак уж не смущает человека нашего времени. Мой упрек серьезнее: для чего такое пиршество, такая вакханалия плоти в ее отнюдь не прекрасных, но извращенно раблезианских, вульгарно йордановских, даже безобразно культуристических (сказали бы мы теперь, насмотревшись по ТВ или в Интернете соревнований по бодибилдингу) формах? Ведь при Втором пришествии умершие, согласно отцам Церкви, должны воскреснуть в своих эйдетических, то есть прекрасных телах, соответствующих их идеальному образу в Замысле Божием. Ну, скажем, в близком к тому, в каком тот же Микеланджело изобразил своего Давида. А здесь вы разве найдете что-либо подобное давидовой красоте? Какое-то буйство гипертрофированных, отнюдь не натренированных даже мышц, бедер, грудей, хотя и потрясающе точно сгармонизированное в единое целое парящей в некой круговерти вокруг Христа человеческой плоти. Что хотел этим сказать здесь гениальный мастер всех времен и народов? Или он просто решил гомерически посмеяться и над человечеством в целом, и над богословской доктриной о воскрешении умерших в их плотских телах? Нате, ешьте своей плоти сколько хотите! Мне не жалко ее вывалить на вас в любом количестве и в самом что ни на есть могучем качестве. Всё высшего сорта!

Микеланджело.

Иоанн Креститель и ап. Андрей.

Страшный суд.

Фрагмент росписи

Неужели вопрос о метафизическом смысле росписи опять остается для меня без ответа? Нет, постойте! Без ответа я не уйду из капеллы! Возможно, последний раз ее посещаю. И опять сосредоточенное созерцание творения Микеланжело. И вот! В процессе неспешного эстетического, почти медитативного восприятия «Страшного суда» в целом с дальнего расстояния возникла вдруг удивительная гипотеза, явно навеянная моими летними размышлениями о духе сюрреализма в искусстве. Начал неожиданно открываться ее глубинный смысл. Да как же я сразу-то не уловил это и двадцать лет мучился вопросом о микеланджеловском буйстве плоти, а надо было совсем об ином и под иным углом зрения!

Микеланджело.

Страшный Суд.

1536–1541.

Роспись. Сикстинская капелла.

Ватикан

Микеланджело.

Христос-Судия и Дева Мария.

Страшный Суд.

Фрагмент росписи

Микеланджело.

Осужденный за грехи.

Страшный Суд.

Фрагмент росписи

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное