Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

В «Первом письме о сюрреализме» отмечается, что это течение «уже являет нам вроде бы ту же классическую метафизическую реальность, но претерпевшую эту метаморфозу, т. е. являет уже какую-то иную Реальность». Таким образом, В. В. диагностицирует «грандиознейшую метафморфозу самой этой реальности». От этого начинают шевелиться волосы на голове! Изменение метафизической Реальности! Нечто подобное предполагают современные физики, рассматривая возможность изменения самой структуры мира на наноуровне при помощи нанотехнологий с непредсказуемыми последствиями. Слышал об этом одну примечательную лекцию в Мюнхене. Конечно, у профессионального теолога или у человека, знакомого с эзотерической литературой, возникает вопрос: а как же быть с миром небесной иерархии? Касаются эти перемены Серафимов и Херувимов или только ограничиваются физическим космосом? И можно ли отделить один план бытия от другого?

Некто в черном:

Ну, вот, пошло-поехало…

Действительно, входя в такие невылазные дебри, до Босха не доберешься. Замечу только, что уже Бердяев связывал кризис искусства в XX веке с какими-то таинственными процессами, меняющими структуру мироздания: «Разрыв покровов культуры и глубокая в ней расщелина есть симптом некого глубокого космического процесса. Мир меняет свои одежды и покровы». Для Бердяева этот процесс космического сдвига нашел свое выражение в кубизме и футуризме. О сюрреализме он, кажется, ничего не писал, как мне представляется, утратив в своем кламарском затворе интерес к современной живописи, но и в этом течении он без труда опознал бы один из вариантов разложения классического образа мира и человека. «Когда зашатался в своих основах материальный мир, зашатался и образ человека».

Говоря короче, я полностью согласен с В. В., когда он связывает «дух сюрреализма» с отражением в изобразительном искусстве еще с трудом поддающейся вербализации метаморфозы, охватившей метафизическую реальность. С полным пониманием и сочувствием я сопровождаю В. В. в его поисках у старых мастеров стилистических и прочих находок, предвосхищавших открытия сюрреалистов XX века, но для меня остается загадочным уже мной приведенное выше утверждение о том, что «дух сюрреализма» практически ощущается «во всех алтарных циклах Рогира ван дер Вейдена». В качестве примера В. В. приводит два мне хорошо знакомые триптиха: один мюнхенский, другой — берлинский. Я также считаю, что художественные приемы Рогира ван дер Вейдена «возводят реципиента к проникновению в подлинный художественный символизм (курсив мой. — В. И.) (именно так: символизм) и способствуют при этом возникновению в сознании зрителя хорошо ощущаемой атмосферы инобытийности, прекрасной неотмирности, в которой, согласно чаяниям христиан, и надлежит пребывать насельникам Будущего Века». Великолепно! Лучше не скажешь: атмосфера инобытийности, прекрасная неотмирость, но, ради Бога, разве это характеристика «духа сюрреализма», духа болезненного, да еще — в лучшем случае — с уклоном в критическую паранойю? И разве в атмосфере Магрита или Миро надлежит пребывать «насельникам Будущего Века»? Не следует ли нам обращать внимание не на внешнее сходство отдельных деталей, а на тот дух, который их сводит в единство. Тогда получает актуальность и в эстетической сфере способность «различения духов»: «не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4,1). Надеюсь, дорогие собеседники, вы не будете эти слова интерпретировать как призыв к созданию эстетической инквизиции и конфессиональному контролю над «еретиками», а примите их как побуждение к исследованию духовных истоков того или иного художественного направления, примером чему может послужить статья Вячеслава Иванова «Лик и личины России. К исследованию идеологии Достоевского», в которой он, позаимствовав у Рудольфа Штейнера учение о полярности демонических сил (Люцифера и Аримана), приложил его к творчеству великого писателя. «Достоевский, — писал Вячеслав Иванов, — не называет обоих демонов отличительными именами, но никто из художников не был проницательнее и тоньше в исследовании особенностей каждого и в изображении свойственных каждому способов овладения человеческой душой». Почему бы и нам не последовать этому примеру, вводящему духовно-научное измерение в эстетику?

Не входя в дальнейшее обсуждение этого вопроса, который отвлечет меня окончательно от поставленной цели: разобраться с эсхатологией Босха, скажу кратко, оставляя простор для дальнейшей дискуссии, что творчество Рогира ван дер Вейдена не только не пронизано «духом сюрреализма», но и является его полной антитезой. Допускаю, что, ввиду изобилия и сложности всего материала, я упустил какие-то аргументы, подтверждающие рогировский сюрреализм. Может В. В. усматривает его в чисто стилистических приемах? «Осмысленной иллюзорности изображения», например?

(02.10.15)