Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Вопрос о статусе того, что мы называем репрезентацией, или изображением (Darstellung), и как она относится к «реальному присутствию» репрезентированного объекта и т. п., являлся одним из важнейших вопросов как философии, так и богословия искусства в текстовых источниках средиземноморской культуры, начиная с Платона, а в индуистской традиции еще и раньше. Мои образованнейшие собеседники не нуждаются в лекции об истории взглядов на эту тему, но обсуждались, в числе прочих, такие вопросы как статус изображения/репрезентации по сравнению с изображаемым (Платон и вся последующая традиция неоплатонизма, в частности Плотин: является ли образ истинным проводником реальности, ложным или обладающий меньшей степенью реальности и истины?) и проблема иллюзии реальности по сравнению с истинной реальностью (например, в традиции веданты, или адвайта-веданты, Гаудапады и Санкары, основанной на Упанишадах: является ли «майа» — то, как реальность воспринимается нами — иллюзией или истинным отражением реальности?).

Как известно, и платоническая традиция, и индуистская (которой потом последовала буддистская) выступили против реализма чувственного восприятия, представили и чувственно-эстетически являющийся мир, и искусство как один из его аспектов, как некую иллюзию, которая или ничего общего не имеет с реальностью, или является ее жалкой копией. Интересно, что параллельно с платонизмом такое подозрительное отношение к чувственновоспринимаемой реальности проповедовалось и пирронистскими скептиками — как недавно было предложено, под влиянием того же буддизма (Пиррон предположительно подпал под его влияние после экспедиций Александра Македонского в Индию)[82]. В Средние века скептицизм в отношении чувственного восприятия не очень жаловали, поскольку аристотелевский реализм восприятия был поднят на щит, но, например, один францисканский автор, Петр Ауреоли (которого, кстати, и Лосев очень высоко оценил в своей истории средневековой диалектики), использовал скептическую аргументацию, чтобы подвергнуть сомнению достоверность нашего чувственного восприятия. (Сущность его примеров состояла в том, что мы можем иметь неправильное чувственное представление о цвете и форме предметов в разных средах и условиях, а также что мы можем чувственно воспринимать несуществующие предметы, например, в иллюзиях, галлюцинациях и образах ярких предметов, которые остаются на сетчатке и после того, как сами предметы покидают поле зрения)[83].

В новые времена скептическое отношение к чувственному восприятию получило широкое распространение через работы Юма, Беркли, Томаса Рида и их последователей. После чего переходим сразу к феноменологии XX века, которая на самом деле и подошла к проблеме наиболее серьезно. Прежде всего Гуссерль и Хайдеггер раз и навсегда подтвердили скептическую позицию «эпистемологического поражения» (epistemological defeat)[84]. У нас нет механизма подтвердить, существует ли мир за пределами нашей картины мира и правильно ли наша картина мира отображает реальный мир, если таковой существует, так как мы не можем употребить свои мыслительные способности для того, чтобы определить основание своих же мыслительных способностей, так как мы их же должны и использовать для того, чтобы их же основание подтвердить!

Конечно же, можно тут же вспомнить позицию Рида: эта ситуация никак не мешает нам жить в практическом плане, так как наша картина мира вполне достаточна для того, чтобы в нем успешно функционировать, какова бы ни была его природа. Однако для людей интеллектуально любопытных и эпистемологически продвинутых важно преодолеть «наивное» представление о реальности чувственно воспринимаемого мира и перейти к продуманной или рефлектированной картине. По Гуссерлю, как и по скептикам, настоящий продвинутый мыслитель осознает невозможность доказательства реальности мира и переходит на позицию воздержания от суждения (эпохэ у Гуссерля и скептиков); у Гуссерля это специфически означает воздержание от суждения о реальности мира.

Гуссерль, однако, не очень продвинулся в исследовании специально природы чувственного восприятия, так как научными данными не обладал. Этим занялся его ученик Мерло-Понти в «Феноменологии восприятия». Интересно, что и он интересовался теми же феноменами, что и скептики, и учителя адвайта-веданты, и Петр Ауреоли, например, о статусе иллюзий и обманов чувственного восприятия, а также феноменом галлюцинации, когда нашему сознанию представляется реальным то, что таковым не является или для нас же при других обстоятельствах, или для других сознаний. Интересно, что по примерам Мерло-Понти, при галлюцинациях воспринимающий субъект сам иногда осознает, что объект галлюцинации не дан чувственному восприятию, и тем не менее воспринимается им как реально присутствующий. Ауреоли был поражен этим же примером.