Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

// На полях я должен сделать одно существенное разъяснение, касающееся моего употребления термина «пустота», который я использую в связи с искусством XX–XXI вв. Размышляя об арт-продукции пост-культуры, как вы знаете, я нередко говорю о том, что за этим как бы искусством я не вижу ничего, кроме пустоты. В этом случае я употребляю термин в обыденном смысле, имея в виду, что данное искусство ничего не выражает, не изображает, не символизирует и ничего не содержит в себе, т. е. не обладает никаким эстетическим качеством. Кажется, иногда я обозначал так понимаемую пустоту и с прописной буквы, чтобы тем самым усилить смысл полной и абсолютной пустотности. В случае же с Миро и некоторыми авангардистами (например, с тем же «Черным квадратом» Малевича и отдельными его супрематистскими работами) я имею в виду Метафизическую пустоту (обозначаю как «Пустота»), которая чревата определенным бытием; это Ничто, обладающее творческим потенциалом и интенциями произвести Нечто.

Хуан Миро.

Живопись. 12 апреля 1933.

Народная галерея в Праге.

Прага

Кроме того, исследователи нередко связывают «пустоту» в картинах Миро (имея в виду большие пустые цветные пространства его холстов, не заполненные ничем) с буддистским пониманием пустоты. Вроде бы и сам Миро что-то знал об этой, именно буддийской пустоте и стремился через понимание ее найти путь «к познанию сущности вещей». Думаю, что все это красивая риторская упаковка для того, что в принципе не поддается вербализации. И буддизм здесь ни при чем. Модное увлечение европейцев XX века восточными духовными практиками и теориями так и остается на уровне лишь модного поверхностного увлечения. Восточная духовность (тем более буддистская) вряд ли может серьезно коррелировать совсем с другим типом (в том числе и генотипом) западного сознания, менталитета, духа. Для понимания творчества Миро более чем достаточно христианства, того же испанского католицизма, в атмосфере которого проходило детство всех европейских художников начала прошлого столетия, тем более испанских, и знания общей ситуации в Европе первой половины XX столетия. //

Хуан Миро.

Живопись (Ритмические фигуры).

1934.

Художественное собрание Нордрейн-Вестфалия.

Дюссельдорф

Хуан Миро.

Живопись (Птицы и насекомые).

1938.

Альбертина.

Вена

Обостренно развитые интуитивно-бессознательные уровни духовного видения Миро позволяли ему проникать в сокровенные тайники Универсума, и он приносил оттуда чаще всего отнюдь не оптимистический для человечества опыт. Небо, к которому он устремлялся в своем творчестве от земли, далеко не всегда представало перед ним в лучезарном солнечном свете. Чаще оно являло ему мотивы трагического или даже мистического беспокойства, драматизма, если не сказать сильнее.

Вот полотно «Живопись. 12 апреля 1933 года». Здесь очевидное столкновение двух пространств правого красно-бурого цвета с левым темно-синим, на границе с правым переходящим в зеленоватые разводы. Цветовой конфликт усиливают и парящие в этом пространстве абстрактные цветные формы, явно настроенные враждебно по отношению друг к другу и устремленные своими острыми элементами друг на друга. Не менее напряженная и беспощадная борьба вершится и на холсте «Живопись (Ритмические фигуры)» (1934). Здесь более сложные и цветовые конфликтные отношения, и столкновения форм вокруг биоморфного химерического существа с признаками женщины, птицы и еще бог весть кого или чего.

«Живопись (Птицы и насекомые)» (1938). На сине-голубом фоне несколько биоморфных существ, изображенных в детской стилистике и имеющих отдельные признаки и птиц, и насекомых, и опять же женщины весьма угрожающе парят в голубизне Пустоты. Угроза нагнетается прежде всего черными пятнами, в изобилии покрывающими отдельные части этих фантастических существ, с которыми контрастируют редкие красные и белые проблески на тех же существах.

Хуан Миро.

Женщина и птица ночью.

26 января 1945.

Частное собрание