Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

По дороге в Дафни мы посмотрели еще некоторые монастыри и скиты, у меня было время побродить немного по мокрой дороге, созерцая омытые дождем причудливые очертания афонских обителей, а когда приехали в Дафни, на небе объявилось солнце, небо заголубело, явилась и сама Гора и далее ее вид сопровождал меня практически до самого отеля. От Дафни в это время можно уехать на большую землю (т. е. в Уранополь) только на двух частных скоростных лодках, которые содержит здесь ушлый ташкентский грек, имеющий в Дафни небольшую таверну и отправляющий во второй половине дня всех желающих за кругленькую сумму восвояси. Лодка берет на борт шесть человек. В стоимость моего тура эта лодка тоже входила, так что за 25 минут она принесла нас в Небесный город, где меня уже поджидало такси до отеля.

Не уверен, что мне удалось хоть как-то более или менее вразумительно описать мой афонский опыт, но было какое-то почти непреодолимое желание поделиться им с вами, дорогие собеседники. Простите за все, что не так или слишком пафосно. Ваш В. Б.

Эстетические константы французского символизма

277. Н. Маньковская

(11.07.13)

Дорогие собеседники,

наконец-то схлынули многочисленные хлопоты, связанные с подготовкой к печати и сдачей в издательство «Триалога plus» (ну эти-то заботы были приятными), обычными профессиональными делами, а также и форс-мажором: в связи с вступающим 1 сентября в силу новым законом об образовании, серьезно усложняющим ситуацию с аспирантурой, было решено проводить вступительные экзамены не в октябре, как обычно, а в июле. Как вы понимаете, это нарушило планы преподавателей, отозванных из отпуска, но главное — поступающие практически не имели времени на подготовку, ведь многие из них только-только окончили институты. Так что я только что освободилась от экзаменационной круговерти и накануне летнего отдыха хотела бы поделиться с вами размышлениями об эстетических константах французского символизма, вытекающих из его «кредо», о котором у нас уже шла речь.

В конце августа, когда вы вернетесь — один из Италии, а другой — из Швейцарии, я надеюсь рассказать вам о Португалии. Итак, до нового обмена впечатлениями и творческими идеями. А сейчас хочу встретить вас новыми моими экскурсами в эстетику французского символизма. Надеюсь, они порадуют вас.

Блажен мечтающий: как жаворонков стая,
Вспорхнув, его мечты взлетают к небу вмиг;
Весь мир ему открыт и внятен тот язык,
Которым говорят цветок и вещь немая.

Шарль Бодлер. Воспарение

Эстетическое кредо французского символизма образовано совокупностью принципов художественной символизации, идеализации, соответствий горнего и дольнего миров, суггестии, синтеза искусств, синестезии, приоритета красоты и возвышенного в искусстве, эстетизма. Принципы эти являются константами как в теоретических изысканиях, так и в художественной практике французских и ряда бельгийских символистов, объединенных общей языковой культурой.

Как показал анализ, обобщающего труда, в котором была бы изложена целостная эстетическая теория французского символизма, не существует. И сами символисты, и исследователи их творчества сосредоточивают внимание на различных аспектах символистской эстетики, образующих в совокупности «коллективное послание символизма» (Г. Мишо). В этой связи представляется целесообразным как продолжить разговор об общих особенностях эстетики французского символизма, так и сконцентрировать внимание на тех знаковых для различных периодов ее развития фигурах, чьи концепции представляются наиболее целостными, оригинальными и, главное, репрезентативными для этого художественно-эстетического течения в целом. К таким фигурам принадлежат Шарль Бодлер (1821–1867) и Стефан Малларме (1842–1898) — ранний символизм, Андре Жид (1869–1951) и Поль Клодель (1868–1955) — поздний символизм, или постсимволизм, Альбер Мокель (1866–1945) — исследователь символистской эстетики и поэтики.

Ранние символисты — принципиальные критики позитивизма в философии, натурализма в литературе и искусстве, процессов индустриализации конца XIX в. Презренным символом последней выступает у них Эйфелева башня, «фальшивая безвкусная побрякушка цвета бычьего пота», как заметил Гюисманс в письме к Малларме; «она превзошла все наши ожидания», иронически отвечал Малларме.