Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Заводная пружина художественного творчества, полагал он, не вдохновение, а творческое воображение: «Именно воображение позволило человеку понять нравственное значение цвета, контура, звука и запаха. Оно некогда породило аналогию и метафору. <…> Оно создает новый мир, дает ощущение новизны. <…> Весь видимый мир — лишь собрание образов и знаков, имеющих для воображения относительную ценность; это своего рода пастбище, которое воображение должно переварить и преобразить» (Салон 1859, «Власть воображения»).

В основе эстетики Бодлера — поиски единства, примирение Бога и дьявола в человеческой душе, определяемой двумя бесконечностями — небесами и адом: современному искусству присущи «интимность, духовность, цвет, стремление к бесконечному», нашедшие воплощение в его стихотворении «Вся целиком»:

В мою высокую обитель,
Меня желая испытать,
Явился нынче Искуситель,
Сказав: «Хотел бы я узнать,

Из тысячи красот бесспорных,
Из всех ее хваленых чар,
Сокровищ розовых и черных,
Будящих в чувствах сладкий жар,

Что краше?» Демону сомненья,
Душа, ты молвила в ответ:
«Где в целом дышит упоенье,
Там прелестей отдельных нет.

Когда в ней равно все пленяет,
Сравненья отступают прочь,
Она, как утро, озаряет,
И утешительна, как ночь.

И слишком стройно сочетались
В ней все телесные черты,
Чтоб мог беспомощный анализ
Разъять созвучья красоты.

Магическое претворенье
Всех чувств моих в единый лад!
Ее дыханье слышно пенье,
А голос дарит аромат».

Перевод И. Лихачева

Место «Божественной комедии» Данте, полагал поэт, занято трагедией вечного ожидания не столько истинного, сколько неведомого, нового. Таким ожиданием определяется поэтическое состояние — мистическое, экстатическое стремление к высшей, сверхчувственной красоте, предвестниками которой, по мысли автора, и являются «Цветы зла». Такому влечению посвящено его стихотворение «Красота»:

О смертный! Как мечта из камня, я прекрасна!
И грудь моя, что всех погубит чередой,
Сердца художников томит любовью властно,
Подобно веществу, предвечной и немой.

В лазури царствую я сфинксом непостижным;
Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;
Презрев движение, любуюсь неподвижным;
Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.

Я — строгий образец для гордых изваяний,
И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,
Поэты предо мной склоняются во прах.

Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,
Сиянье вечности в моих глазах бессонных,
Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.

Перевод Брюсова

Настаивая на приоритете эстетики чистой красоты, Бодлер видел в эстетическом вкусе не просто оценку видимой красоты, но пламенный порыв к высшей красоте, а истинное призвание поэта связывал с открытием божественной красоты — ведь видимый мир дает лишь ее соответствия. Задача художника — найти форму, ритмику красоты, выявить духовный смысл контура, формы, размера. Идеальная красота для него — символ всеобщего, вечного. И даже если она недостижима, ее отблески нужно искать в сфере частного, индивидуального.

Пьер Пюви де Шаванн.

Сон.

1883.

Музей Орсэ. Париж