Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

После всенощной и вечерней трапезы еще гулял около монастыря (до захода солнца, т. е. до закрытия ворот монастыря, оставалось еще не менее часа), откуда открывается потрясающий вид на Гору и море. И в это время, в этом ракурсе, при этом предзакатном освещении Гора опять ожила в моей душе духовно. Я узнал ее, ту самую, которая поразила, восхитила и напитала меня в 78-м. Каким-то дальним заливом, искрящимся на солнце под затуманенным козырьком горного обрыва, она подмигивала мне, как бы убеждая: Не опасайся! Я еще жива и буду жить долго.

Монастырь Филофей.

Афон

Ночь и весь следующий день на Горе прошли уже под этим новым впечатлением — сокровенной жизни Горы, которую ни толпы туристов на джипах и микроавтобусах, ни паразитически расцветший бизнес вокруг нее затоптать не могут. Чтобы показать мне, как она очищается от следов этих внешних потоптаний, Гора на следующий день практически с утра омыла и себя и нас мощным грозовым ливнем, которого, как сказал сильно перепуганный о. Георгий, он не видел за все шесть лет пребывания там. Утром мы двинулись к св. Павлу, и уже на подъезде к нему начался сильнейший дождь, а когда мы въехали в сам монастырь, куда отец завез меня поклониться Дарам волхвов, частицы которых хранятся, по его уверению, только в этом монастыре, хляби небесные разверзлись полностью и окончательно. Стена воды обрушилась на монастырь, залив окрестности. Отец мой затосковал, ибо не знал, как мы сможем пробраться под таким ливнем в Лавру св. Афанасия. Местный батюшка предлагал нам остаться в монастыре до следующего утра, но у отца и без меня было достаточно хлопот, и машину надо было к вечеру доставить в Дафни, а меня в отель.

Монастырь св. Павла.

Афон

Великая Лавра св. Афанасия.

Афон

Меня же все это только радовало. Я сидел на балкончике монастырской приемной, попивал ракийку, которую усердно подливали мне сбежавшиеся откуда-то в этот тихий час монастыря русскоязычные монахи (они — русские, украинцы, молдаване — встречаются теперь и в греческих монастырях), созерцал стену дождя, сквозь которую с трудом просматривался залив, и на душе было как-то радостно, покойно, благодатно. Уже можно было и не ехать в Лавру, а погрузить автомобиль на паром (от этих монастырей ходит другой небольшой паром до Дафни, подвозит монахов, паломников, авто к большому парому) и плыть в Дафни, о чем я и сказал о. Георгию, ибо он постоянно молился и бормотал, что ему еще пожить хочется, а не быть смытым вместе с авто в пропасть. Дело в том, что св. Павел и Лавра находятся под самой Горой, но по разные стороны от нее (Павел на юго-западе, а Лавра — на северо-востоке) и дорога, соединяющая их, проходит через перевал (тысяча с небольшим метров). Отец опасался того, что по Горе теперь несутся сверху вниз реки воды и могут смыть машину вниз. Тем не менее он почему-то решил все-таки везти меня в Лавру, я, естественно, не возражал, ибо находился в каком-то ином пространственно-временном измерении и никакие потоки воды меня не смущали. И мы двинулись в путь. Потоки, конечно, были, но не такой силы, чтобы смыть мощный джип с хорошей дороги. Немцы построили на совесть, хотя это и не асфальт, но, кажется, для такой местности более подходящее и надежное покрытие. К моменту приезда в Лавру дождь практически прекратился, так что я спокойно мог изучить во всех деталях совершенно внешне безлюдную Лавру, ее архитектурно-метафизическую сущность. Здесь мой сопровождающий даже и не пытался вступить в контакт с кем-либо, заявив, что это бесполезно. В неурочное время в Лавре никому не открывают и ничего не показывают. Да мне, собственно, это и не требовалось. То событие-состояние, ради которого я сюда приехал, состоялось, было со мной и во мне, и у меня не возникало уже нужды как-то его еще детализировать и размельчать некими количественными единицами реликвий или произведений искусства, хотя в Лавре было что посмотреть. Здесь и богатейшая библиотека рукописей, и интересные росписи, и много реликвий.

Гора Афон

Вид на мистическую Гору от Великой Лавры

У святого источника.

Афон

Целостность и полнота бытия, охватившие меня со вчерашнего вечера, жили во мне и ширились, и мне было важно просто пребывание в нем, чему и способствовала афонская атмосфера того пасмурного дня. Даже полное визуальное отсутствие Горы никак не огорчало меня. Мы ведь немало часов находились у ее подножия, но ее совершенно не было видно. Тяжелые тучи и низкие облака плотно окутывали ее почти до подошвы. Я знал, что она здесь, чувствовал ее присутствие везде, в том числе и во мне самом, что наполняло меня какой-то удивительной возвышающей энергией и силой.

Прощай, Афон!