Читаем Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая полностью

Возможно, именно оно и влекло меня на Афон все эти годы. Пережил ли я его сейчас? Увы, нет. Для этого переживания необходимо совершенно одному попасть на Афон и затеряться в лабиринтах его тропинок, завершающихся метафизическими пространствами монастырей. Сейчас же я сразу от пристани Дафни был погружен в мощный внедорожник «тойота» с тонированными (зачем для паломников и туристов? Или им самую Гору видеть не требуется?) стеклами и с лихим монахом за рулем покатил по проторенным дорогам когда-то мистически тихой Горы. Ни хорошая дорога, ни сам джип, ни постоянный сопровождающий никак не способствовали возникновению переживания того иного, что я испытал в 78-м. Конечно, без джипа и доброжелательно расположенного ко мне о. Георгия я не посетил бы тех монастырей, которые повидал на этот раз (Ватопед, Филофей, Св. Павел, Великая Лавра св. Афанасия — до нее, скажем, семь часов ходу от Кареи). За два дня это невозможно, а увидеть новые монастыри и особенно Лавру мне очень хотелось. Тем не менее в первые часы нашего путешествия я не испытал тех переживаний, за которыми стремился на Св. Гору.

Конечно, тонированное стекло с моей стороны было сразу опущено. Я часто останавливал джип и вырывался на волю, чтобы полюбоваться теми или иными видами Горы, монастырей и скитов и для фотосъемки. Какие-то сотни метров шел пешком, но за мной неотступно следовал огромный черный джип, в ветровом стекле которого виднелся черный монах, постоянно обсуждавший с кем-то что-то по мобильнику. Нет, не за этим я ехал на Гору. Пожалуй, мои самые худшие опасения оправдывались.

Все изменилось в небольшом, уютном Филофее, куда мы приехали к 17.00 греч. времени. Меня поселили во вполне пристойной келье одного, что, как я узнал, для паломников редкость, и мой сопровождающий исчез вместе с джипом до 9.00 следующего дня. Как только я пришел в храм ко всенощной, я ощутил себя — что удивительно, но в этом нет никакого преувеличения — практически в родной стихии, на родине, хотя, понятно, никакой склонности к монастырской жизни у меня никогда не было, тем более в греческой среде. На монастырских службах я, конечно, бывал и любил бывать, но это случалось редко и всегда вне России (в Сербии, Македонии, той же Греции). Но это никогда не инициировало во мне никак мыслей о личной подвижнической жизни. Понятно, что это не мое, но вот ощущение чего-то родного и близкого на самой службе, и именно на афонской — это факт, хотя и мало объяснимый рационально.

Не менее трех десятков монахов и с десяток гостей принимали участие в службе. Огромные восковые (именно восковые, из настоящего пчелиного воска, очень ароматные, у меня дома хранится несколько таких с давних времен, по-моему, из Сербии) свечи у всех участников богослужения, полумрак, освещаемый только свечами и лампадами, слабо различимые, а поэтому наполненные каким-то таинственным духом древности росписи и явно не очень древние иконы, среди них несколько чудотворных, строгое греческое монастырское пение и т. п. И только здесь я почувствовал, что вот за этим я и ехал. Реальная духовная жизнь вершилась именно здесь и сейчас. Душа моя тихо ликовала, и всенощную, а затем с 4.00 утреню и литургию я прожил на одном дыхании, ощущая абсолютную полноту бытия и радость необыкновенную. Передать все это словами не представляется возможным. Кто испытывал нечто подобное, поймет меня, кто не испытывал, пусть поверит, что это нечто действительно иное всему тому, с чем современный человек обычно имеет дело. Близкое к высокому эстетическому опыту (ибо с чем еще сравнивать мне, всю жизнь проведшему в нем?), но чем-то и существенно отличное от него. Теперь я понимаю, что в 78 году дух именно этого иного был разлит по всей Афонской горе, и я ощущал именно его в большей мере, может быть, в афонском пейзаже при странствии от монастыря к монастырю, в метафизике внешне пустых, но внутренне предельно наполненных могучей духовной энергией монастырей с непривычной для меня архитектурой, чем в самих службах, хотя и тогда они произвели на меня сильное впечатление. Сегодня же весь этот дух, может быть, в еще большей мере сконцентрировался только в самих монастырях и скитах, скрылся в них под напором туристической индустрии и бизнеса, активно осваивающего, возможно, последний оплот подлинно духовной жизни на земле. Увы! Тем не менее мои духовные ожидания оправдались на богослужении и в самом очень кратком (но что значит наше время для духовной жизни?) проживании в нем (трапезы, краткий ночлег в келье, прогулки по монастырскому двору). Я был действительно счастлив.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но всё же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Чёрное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева

Искусство и Дизайн