Три мушкетера. Том второй

 Она подождала еще съ полчаса; въ старомъ замкѣ царила въ это время тишина, слышенъ былъ только непрерывный ропотъ волнъ, это необъятное дыханіе океана, и тогда своимъ чистымъ, мелодичнымъ, вибрирующимъ голосомъ она запѣла первый стихъ псалма, въ то время очень любимаго пуританами:

 "Господь, Ты покидаешь насъ, чтобы испытать, сильны ли мы, но зато Ты же и даруешь намъ божественной рукой Своей пальму за наши страданія".

 Эти стихи были не особенно хороши, имъ недоставало даже многаго, но, какъ извѣстно, пуритане не могли похвастаться своей поэзіей. Милэди пѣла и прислушивалась: солдатъ, стоявшій на караулѣ у ея двери, остановился неподвижно. Изъ этого милэди могла заключить о томъ, какое сильное дѣйствіе произвело ея пѣніе. Тогда она снова начала пѣть съ усердіемъ и съ невыразимымъ чувствомъ; ей казалось, что звуки разносились далеко подъ сводами и, какъ волшебное очарованіе, смягчали сердца ея тюремщиковъ. Однако часовой, безъ сомнѣнія, ревностный католикъ, нарушилъ очарованіе, потому что онъ крикнулъ черезъ дверь:

 -- Да замолчите же, сударыня, сказалъ онъ: -- ваше пѣніе наводитъ тоску, точно заупокойное пѣніе, и если, кромѣ пріятности находиться въ этомъ гарнизонѣ, придется еще слушать подобныя вещи, то тогда ужъ будетъ совсѣмъ не въ моготу.

 -- Молчать! приказалъ ему суровый голосъ, въ которомъ милэди узнала голосъ Фельтона:-- къ чему вы мѣшаетесь не въ свое дѣло, глупый человѣкъ! Развѣ вамъ приказывали мѣшать пѣть этой женщинѣ? Нѣтъ. Вамъ отданъ былъ приказъ стеречь ее и стрѣлять, если она сдѣлаетъ попытку бѣжать. Стерегите ее; если она вздумаетъ убѣжать, убейте ее, но не отступайте отъ даннаго вамъ приказанія.

 Выраженіе невыразимой радости озарило лицо милэди, но выраженіе это было мгновенное, какъ блескъ молніи, и, какъ будто не слыхавъ этого разговора, изъ котораго она не проронила ни одного слова, она опять запѣла, придавая своему голосу всю прелесть, все обольстительное очарованіе, вложенное въ него демономъ:

 "За всѣ мои слезы, за перенесенныя бѣдствія, за мое изгнаніе и наложенныя на меня желѣзныя цѣпи мнѣ оставлена молодость, молитва, и со мной Господь, Который видитъ всѣ мои страданія".

 Этотъ голосъ, неслыханной силы, одушевленный высокой страстью, придавалъ грубоватой, дикой поэзіи стиховъ псалма магическую прелесть и такое выраженіе, какое самые восторженные пуритане рѣдко находили въ пѣніи своихъ братьевъ, хотя они и украшали его всѣмъ пыломъ своей фантазіи; Фельтону казалось, что онъ слышитъ пѣніе ангела, утѣшающаго трехъ евреевъ въ горящей пещи. Милэди продолжала:

 "Но день освобожденья придетъ для насъ, Боже праведный и сильный; и если даже наша надежда и не оправдается, у насъ все-таки останется отрада въ мученіи и въ смерти".

 Этотъ стихъ, въ который страшная очаровательница вложила всю свою душу, внесъ окончательное смущеніе въ сердце молодого офицера; онъ рѣзкимъ движеніемъ отворилъ дверь и предсталъ передъ милэди, блѣдный, какъ всегда, но съ горящими, почти блуждающими глазами.

 -- Зачѣмъ вы такъ поете, обратился онъ къ ней,-- и такимъ голосомъ?

 -- Простите, отвѣчала милэди съ кротостью,-- я забыла, что въ этомъ домѣ я не должна пѣть такихъ пѣсенъ. Я, можетъ быть, оскорбила ваше религіозное чувство, но это было сдѣлано безъ умысла, клянусь вамъ; простите мнѣ мою вину, которая, можетъ быть, и велика но неумышленна.

 Милэди была такъ прекрасна въ эту минуту, религіозная восторженность, охватившая ее, придавала такое выраженіе ея лицу, что ослѣпленный Фельтонъ думалъ, что видитъ передъ собою ангела, пѣніе котораго только что слышалъ.

 -- Да, да, отвѣтилъ онъ,-- да, вы смущаете, волнуете людей, живущихъ въ замкѣ.

 И бѣдный безумецъ самъ не замѣчалъ безсвязности своихъ словъ, между тѣмъ какъ милэди своими рысьими глазами старалась проникнуть до глубины его сердца.

 -- Я не буду пѣть больше,-- опуская внизъ глаза, сказала милэди со всей кротостью, которую она только могла придать своему голосу, со всей покорностью, какую только могла придать своему взгляду.

 -- Нѣтъ, нѣтъ, сударыня, сказалъ Фельтонъ,-- только не пойте такъ громко, особенно ночью.

 И съ этими словами Фельтонъ, чувствовавшій самъ, что онъ не въ состояніи надолго сохранить свой суровый видъ относительно плѣнницы, бросился вонъ изъ комнаты.

 -- Вы хорошо сдѣлали, лейтенантъ, сказалъ солдатъ:-- это пѣніе выворачиваетъ всю душу; впрочемъ, къ этому можно привыкнуть, у нея такой чудный голосъ!

 

XXVII. Третій день пл ѣ на.

 Фельтонъ пришелъ, но оставалось сдѣлать еще одинъ шагъ: нужно было его удержать или, скорѣе, остаться съ нимъ наединѣ; средство къ достиженію этой цѣли еще смутно рисовалось милэди.