-- Итакъ, сказалъ Винтеръ, смѣясь,-- эти искусно распущенные волосы, эта бѣлая кожа и томный взглядъ не соблазнили тебя, каменное сердце!
-- Нѣтъ, милордъ, отвѣтилъ безстрастный молодой человѣкъ,-- и повѣрьте, что надо побольше, чѣмъ уловки и кокетство женщинъ, чтобы обольстить меня.
-- Въ такомъ случаѣ, мой храбрый лейтенантъ, предоставимъ милэди поискать какое-нибудь другое средство и пойдемъ ужимать... О, будь спокоенъ, у нея изобрѣтательная фантазія, и второе дѣйствіе не замедлитъ послѣдовать за первымъ.
Съ этими словами лордъ Винтеръ взялъ подъ руку Фельтона и со смѣхомъ увелъ его.
-- О, я найду, что нужно для тебя, прошептала милэди сквозь зубы:-- будь спокоенъ, бѣдный, неудавшійся монахъ, несчастный новообращенный солдатъ, превратившій свой военный мундиръ въ рясу.
-- Кстати, сказалъ Винтеръ, остановившись на порогѣ двери,-- желательно, чтобы эта неудача не отняла у васъ аппетита. Попробуйте этого цыпленка и этихъ рыбокъ, которыя, клянусь честью, не отравлены. Я доволенъ своимъ поваромъ, и такъ какъ онъ не ожидаетъ отъ меня наслѣдства, я имѣю къ нему полное и безграничное довѣріе. Послѣдуйте моему примѣру. Прощайте, милая сестра! До слѣдующаго вашего обморока!
Это было болѣе, чѣмъ могла перенести милэди: ея руки судорожно ухватились за кресло, зубы глухо заскрежетали, глаза слѣдили за движеніемъ двери, которая затворялась за лордомъ Винтеромъ и Фельтономъ, и когда она осталась одна, ее обуялъ новый приступъ отчаянія; она бросила взглядъ на столъ, увидѣла блестѣвшій ножъ бросилась къ нему и схватила его, но ея разочарованіе было ужасно: лезвіе было изъ гибкаго серебра съ закругленнымъ концомъ.
За неплотно закрытой дверью раздался взрывъ хохота, И дверь снова отворилась.
-- Ага! вскричалъ лордъ Винтеръ,-- ну, вотъ ты самъ видишь, мой храбрый Фельтонъ, самъ видишь, что я тебѣ говорилъ: этотъ ножъ былъ для тебя; она убила бы тебя, мое дитя. Видишь ли, это одна изъ ея странностей -- отдѣлываться такъ или иначе отъ людей, которые ей мѣшаютъ. Если бы я тебя послушался и велѣлъ подать ей острый стальной ножъ, тогда Фельтона ужъ не существовало бы больше -- она зарѣзала бы тебя, а послѣ тебя всѣхъ насъ! Видишь, Джонъ, какъ хорошо она умѣетъ владѣть ножомъ.
Дѣйствительно, милэди держала еще наступательное оружіе въ судорожно сжатой рукѣ, но эти послѣднія слова, это высшее оскорбленіе, заставили ея руки разжаться: силы и воля оставили ее.
Ножъ упалъ на землю.
-- Вы правы, милордъ, сказать Фельтонъ тономъ глубокаго отвращенія, который проникъ до глубины сердца милэди:-- вы правы, я ошибался.
И оба вышли снова.
На этотъ разъ милэди прислушалась съ большимъ вниманіемъ, чѣмъ въ первый разъ, и она слышала, какъ они удалились и шаги ихъ затихли въ коридорѣ.
-- Я погибла, прошептала она,-- я попала въ руки людей, которыхъ могу тронуть такъ же мало, какъ бронзовыя или гранитныя статуи; они отлично изучили меня и защищены броней противъ всѣхъ моихъ уловокъ. Но нельзя допустить, чтобы все это кончилось такъ, какъ они желаютъ!
Въ самомъ дѣлѣ, ни инстинктивное возвращеніе къ надеждѣ, ни страхъ, ни слабость не овладѣвали надолго этой сильной душой. Милэди сѣла за столъ, поѣла нѣкоторыя кушанья, выпила немного испанскаго вина и почувствовала, что къ ней явилась вся энергія.
Прежде чѣмъ лечь спать, она уже сообразила, проанализировала, обдумала и изучила все со всѣхъ сторонъ: слова, поступки, жесты, каждое движеніе включительно до молчанія своихъ собесѣдниковъ, и результатомъ этого глубокаго всесторонняго изслѣдованія получилось убѣжденіе, что изъ двухъ ея мучителей Фельтонъ былъ все-таки болѣе уязвимъ.
Одно слово особенно обратило на себя вниманіе плѣнницы:
-- Если бы я тебя послушался, сказалъ лордъ Винтеръ Фельтону.
Значитъ Фельтонъ говорилъ въ ея пользу, потому что лордъ Винтеръ его не послушался.
Маленькая или большая, повторяла милэди,-- но у этого человѣка есть, слѣдовательно, въ душѣ какая-нибудь искра жалости ко мнѣ; изъ этой искры я раздую пожаръ, который уничтожитъ его. Ну, а лордъ Винтеръ знаетъ меня; онъ боится меня и знаетъ, чего можетъ ожидать отъ меня, если мнѣ когда-нибудь удастся ускользнуть изъ его рукъ, а потому совершенно безполезно пытаться подѣйствовать на него. Но Фельтонъ -- это совсѣмъ другое дѣло, это наивный молодой человѣкъ, чистый душой и, кажется, добродѣтельный, съ этимъ есть возможность справиться.
И милэди легла и заснула съ улыбкой на губахъ; если бы кто-нибудь увидѣлъ ее спящей, то могъ бы подумать, что это -- молодая дѣвушка и что ей снится вѣнокъ изъ цвѣтовъ, которымъ она украсить себя на первомъ предстоящемъ праздникѣ.
XXVI.
Второй день плѣна.
Милэди снилось, что она держитъ наконецъ д'Артаньяна въ своихъ рукахъ, присутствуетъ при его казни, и именно видъ его ненавистной крови, брызнувшей подъ топоромъ палача, вызвалъ очаровательную улыбку на ея устахъ.
Она спала, какъ спитъ плѣнникъ, убаюканный своей первой надеждой.