Три мушкетера. Том первый

 -- Слѣдуйте за нами, обратился къ Бонасье полицейскій, который пришелъ вслѣдъ за сторожами.

 -- Слѣдовать за вами! сказалъ Бонасье,-- слѣдовать за вами въ такой часъ! Но куда это, Боже мой?

 -- Куда намъ приказано отвести васъ.

 -- Но это вовсе не отвѣть.

 -- А между тѣмъ это все, что мы можемъ вамъ сказать.

 -- Ахъ, Боже мой, Боже мой, прошепталъ бѣдный торговецъ,-- на этотъ разъ я погибъ!

 И онъ машинально, безъ сопротивленія послѣдовалъ за сторожами.

 Онъ пошелъ тѣмъ же коридоромъ, которымъ проходилъ раньше, пересѣкъ первый дворъ, затѣмъ второй корпусъ дома; наконецъ, у выходныхъ воротъ увидѣлъ карету, окруженную четырьмя конными конвойными. Его посадили въ карету, полицейскій сѣлъ съ нимъ рядокъ, дверцу кареты заперли на ключъ, и оба очутились въ темницѣ, покатившейся на колесахъ.

 Карета двигалась медленно, точно погребальная колесница. Сквозь рѣшетку, запертую на замокъ, плѣнникъ видѣлъ только дома и мостовую, но какъ настоящій парижанинъ, Бонасье узнавалъ каждую улицу по тумбамъ, вывѣскамъ, фонарямъ. Въ ту минуту, какъ они подъѣзжали къ мѣсту, гдѣ казнили осужденныхъ въ Бастиліи, онъ чуть не лишился чувствъ и дважды перекрестился. Онъ думалъ, что карета должна остановиться тамъ, а между тѣмъ они поѣхали дальше.

 Еще далѣе имъ также овладѣлъ большой страхъ, именно когда они ѣхали мимо кладбища Св. Іоанна, гдѣ хоронили государственныхъ преступниковъ. Одно обстоятельство, немного успокоившее его, было то, что прежде, чѣмъ ихъ хоронили, обыкновенно имъ рубили голову, а его собственная голова была еще у него на плечахъ. Но когда онъ увидѣлъ, что карета направляется по Гревской дорогѣ, когда онъ замѣтилъ остроконечныя крыши ратуши, когда карета въѣхала подъ сводъ,-- онъ вообразилъ, что все кончено для него, хотѣлъ исповѣдываться полицейскому и послѣ его отказа поднялъ такіе жалобные крики, что полицейскій объявилъ ему, что если онъ не перестанетъ оглушать его, то ему заткнутъ ротъ.

 Эта угроза немного успокоила Бонасье: если бы хотѣли казнить его на Гревской площади, не стоило бы труда затыкать ему ротъ, такъ какъ почти уже доѣхали до мѣста казни. Дѣйствительно, карета проѣхала роковое мѣсто, не остановившись. Теперь оставалось только опасаться площади Трауарскаго Креста: карета повернула именно по направленію къ ней.

 На этотъ разъ не оставалось ни малѣйшаго сомнѣнія: у Трауарскаго Креста казнили преступниковъ низшаго разряда. Бонасье воображалъ себя достойнымъ казни только на площади Св. Павла или на Гревской площади, а между тѣмъ онъ кончалъ свое земное странствованіе и свою участь у Трауарскаго Креста! Онъ еще не могъ видѣть этотъ несчастный крестъ, но чувствовалъ, какъ будто бы тотъ шелъ ему навстрѣчу. Когда онъ былъ не болѣе, какъ на разстояніи шаговъ двадцати отъ него, онъ услышалъ шумъ, и карета остановилась. Это было выше того, что могъ перенести бѣдный Бонасье, и безъ того уже подавленный столькими волненіями: онъ издалъ слабый стонъ, который можно было принять за послѣдній вздохъ умирающаго, и лишился чувствъ.

 

XIV. Кардиналъ Ришелье.

 Причиной этого стеченія народа было не ожиданіе преступника, котораго должны бы были вѣшать, а желаніе полюбоваться зрѣлищемъ уже повѣшеннаго. Карета, остановившаяся на одну минуту, поѣхала дальше, проѣхала сквозь толпу, продолжая свой путь вдоль улицы Сентъ-Оноре, повернула въ улицу Добрыхъ-Дѣтей и остановилась передъ дверью какого-то зданія.

 Дверца отворилась, и два сторожа приняли на руки Бонасье, поддерживаемаго полицейскимъ; его втолкнули въ сѣни, заставили подняться по лѣстницѣ и ввели въ пріемную. Всѣ эти движенія онъ продѣлалъ машинально.

 Онъ шелъ точно во снѣ, видѣлъ всѣ предметы точно въ туманѣ, слышалъ какіе-то звуки, не понимая ихъ; казалось, въ эту минуту могли бы казнить его, и онъ не сдѣлалъ бы ни малѣйшаго движенія для самозащиты, не испустилъ бы ни звука, чтобы вымолить сожалѣніе къ себѣ. Онъ сидѣлъ неподвижно на скамейкѣ, прислонившись спиною къ стѣнѣ, свѣсивъ руки внизъ, на томъ самомъ мѣстѣ, куда его посадили сторожа; между тѣмъ, осмотрѣвшись немного кругомъ и не видя никакого орудія пытки, ничего такого, что указывало бы на то, что онъ подвергался дѣйствительной опасности, видя, что подушка на скамейкѣ была довольно мягкая, стѣны обиты прекрасной кордовской кожей, а на окнахъ висѣли длинныя занавѣси изъ краснаго дама, поддерживаемыя золотыми ручками,-- онъ мало-по-малу понялъ, что страхъ его былъ преувеличенъ, и началъ поворачивать голову налѣво и направо, внизъ и вверхъ. Видя, что никто не препятствуетъ ему и въ этомъ, онъ немножко пріободрился и рискнулъ переставить сначала одну ногу, потомъ другую и наконецъ, опираясь на обѣ руки, онъ приподнялся со скамейки и сталъ на ноги.

 Въ эту самую минуту офицеръ пріятной наружности приподнялъ портьеру, продолжая еще разговаривать съ особой, находившейся въ сосѣдней комнатѣ, и, обернушись къ плѣннику, спросилъ:

 -- Это васъ зовутъ г-нъ Бонасье?

 -- Да, г-нъ офицеръ, къ вашимъ услугамъ, пробормоталъ торговецъ, будучи ни живъ, ни мертвъ отъ страха.

 -- Войдите, сказалъ офицеръ.