-- Ничего не значитъ, можно въ этомъ удостовѣриться.
-- Возьмите 10 человѣкъ моихъ гвардейцевъ и обыщите оба дома.
-- Иду, монсиньоръ.
И Рошфоръ стремительно вышелъ изъ комнаты.
Кардиналъ, оставшись одинъ, на минуту задумался и позвонилъ въ третій разъ.
Снова явился тотъ же офицеръ.
-- Приведите арестованнаго, приказалъ кардиналъ.
Бонасье привели снова и, по знаку кардинала, офицеръ удалился.
-- Вы меня обманули, строго сказалъ кардиналъ.
-- Я! вскричалъ Бонасье,-- я обманулъ ваше высокопреосвященство?!
-- Ваша жена, отправляясь въ улицу Вожираръ и де-ла-Гарпъ, ходила вовсе не къ торговцамъ полотна.
-- Но, Боже праведный, къ тому же она ходила?
-- Она ходила къ герцогинѣ де-Шеврезъ и къ герцогу Букингаму.
-- Да, сказалъ Бонасье, припоминая прошлое,-- да, совершенно такъ, вы, ваше высокопреосвященство, правы. Я нѣсколько разъ говорилъ женѣ, что удивительно, какъ это торговцы полотенъ живутъ въ такихъ домахъ, гдѣ нѣтъ вывѣсокъ, и каждый разъ моя жена принималась смѣяться. Ахъ, монсиньоръ, продолжалъ Бонасье, бросаясь къ ногамъ его высокопреосвященства,-- ахъ, вы дѣйствительно кардиналъ, великій кардиналъ, геніальный человѣкъ, передъ которымъ благоговѣетъ весь свѣтъ.
Какъ ни ничтожно было торжество, одержанное надъ такимъ простымъ человѣкомъ, какимъ былъ Бонасье, но тѣмъ не менѣе кардиналу это доставило на одну минуту большое удовольствіе; затѣмъ, почти тотчасъ же какъ будто какая-то новая мысль промелькнула въ его умѣ, губы сложились въ улыбку и, протянувъ руку торговцу, онъ сказалъ:
-- Встаньте, мой другъ, вы честный малый.
-- Кардиналъ дотронулся до моей руки! Я дотронулся до руки великаго человѣка! вскричалъ Бонасье.-- Великій человѣкъ назвалъ меня своимъ другомъ!
-- Да, мой другъ, да! сказалъ кардиналъ тѣмъ отеческимъ тономъ, который онъ иногда умѣлъ принимать, но который только обманывалъ людей, не знавшихъ его:-- и такъ какъ васъ заподозрили несправедливо,-- ну что жъ!-- васъ надо вознаградить за это: вотъ, возьмите этотъ кошелекъ съ сотнею пистолей и извините меня.
-- Мнѣ извинить васъ, монснньоръ?! сказалъ Бонасье, не рѣшаясь взять кошелекъ, опасаясь, безъ сомнѣнія, что этотъ подарокъ можетъ быть только шуткой.-- Вы, конечно, имѣли полное право велѣть арестовать меня, вы имѣете полное право подвергнуть меня пыткѣ, имѣете полное право повѣсить меня: вы полновластны -- и я не смѣлъ бы сказать ни слова противъ васъ. Васъ извинить, монсиньоръ! Помилуйте, что только вы это говорите!
-- Ахъ, мой любезный Бонасье, я вижу, вы великодушны, благодарю васъ за это. Итакъ, вы возьмете этотъ кошелекъ и уйдете, не совсѣмъ недовольный?
-- Я ухожу въ восторгѣ, монсиньоръ!
-- Въ такомъ случаѣ, прощайте, или скорѣе до свиданія, потому что я надѣюсь, что мы опять увидимся.
-- Когда монсиньору будетъ угодно, я всегда готовь къ услугамъ его высокопреосвященства.
-- Будьте спокойны, мы будемъ часто видѣться, потому что я нахожу необыкновенную прелесть въ вашей бесѣдѣ.
-- О, монсиньоръ!
-- До свиданія, Бонасье, до свиданія!
И кардиналъ сдѣлалъ ему знакъ рукой, на который Бонасье отвѣтилъ поклономъ до земли; затѣмъ, пятясь, вышелъ и едва очутился въ передней, кардиналъ слышалъ, какъ онъ въ восторгѣ закричалъ во все горло: "да здравствуетъ монсиньоръ! да здравствуетъ его высокопреосвященство! да здравствуетъ великій кардиналъ!"
Кардиналъ, улыбаясь, выслушалъ это восторженное изліяніе чувствъ Бонасье; затѣмъ, когда крики Бонасье перестали доноситься до него, онъ замѣтилъ:
-- Хорошо, вотъ человѣкъ, который съ этой минуты готовъ умереть за меня.
И кардиналъ съ большимъ вниманіемъ принялся разсматривать карту Ларошели, разложенную, какъ мы уже сказали, на его столѣ, чертя карандашомъ линію, гдѣ должна была быть заложена знаменитая плотина, которою 18 мѣсяцевъ спустя была заперта гавань осажденнаго города.
Въ ту минуту, какъ онъ былъ глубоко погруженъ въ свои стратегическія соображенія, отворилась дверь, и пошелъ Рошфоръ.
-- Ну, что? съ живостью спросилъ кардиналъ, вставая съ поспѣшностью, доказывавшей ту степень важности, которую онъ придавалъ порученію, возложенному на графа.
-- Дѣйствительно, отвѣчалъ послѣдній,-- одна молодая женщина лѣтъ двадцати шести, двадцати восьми и мужчина лѣтъ тридцати пяти, сорока жили -- одна четыре, а другой пять дней въ домахъ, указанныхъ вашимъ высокопреосвященствомъ, но женщина уѣхала сегодня въ ночь, а мужчина -- утромъ.
-- Это были они! вскричалъ кардиналъ, смотря на часы.-- Теперь, продолжалъ онъ,-- ужъ слишкомъ поздно догонять ихъ: герцогиня теперь въ Турѣ, а герцогъ въ Булони. Надо нагнать ихъ въ Лондонѣ.
-- Какія будутъ приказанія вашего высокопреосвященства?
-- Ни одного слова изъ того, что произошло; пусть королева остается въ спокойной увѣренности, что намъ неизвѣстна ея тайна, пусть она думаетъ, что мы отыскиваемъ какой-нибудь заговоръ. Пошлите ко мнѣ хранители государственной печати Сегье.
-- А что ваше высокопреосвященство сдѣлали съ этимъ человѣкомъ?
-- Съ какимъ? спросилъ кардиналъ.
-- Съ Бонасье.
-- Я сдѣлалъ съ нимъ все, что можно было съ нимъ сдѣлать. Я сдѣлалъ изъ него шпіона его жены.