Третий всадник

Наш трудяга автобус «АМО» мужественно выносил и бездорожье, и некачественный бензин. Раненый, пробитый кулацкими пулями, разболтанный ухабами, он отважно вез пассажиров на очередное горячее дельце. И шофер тоже хоть и ворчал, как положено по штату, но исправно обеспечивал оперативные мероприятия.

В автобусе кроме меня, Васи Говоруна и Горца ехали уполномоченный ОГПУ с района и председатель колхоза, хмурый жилистый мужичок, который указывал дорогу и время от времени горестно вздыхал. За нами тащился массивный, мощный трехтонный грузовик ярославского автозавода «ЯАЗ», принадлежавший полку войск ОГПУ. В его кузове устроились пятеро бойцов сопровождения. Это Русаков настоял, чтобы мероприятие проводилось со всей необходимой и даже излишней военной поддержкой. Чтобы был еще и пропагандистский эффект. Чтобы видели люди, как оно случается со зверьми в человеческом облике и что на таких наше государство наваливается всей своей мощью.

В Валеевке царила печально известная по другим населенным пунктам тягостная и давящая атмосфера полнейшего уныния и какой-то физической вялости. Процокала копытами едва живая лошадь, таща подводу с мешками. Брела в направлении полей понурым строем толпа колхозников. Но многие уже не могли таскать ноги. Из некоторых мутных окон глядели на нас пустые, отчаявшиеся глаза.

Опять так хорошо знакомое давящее чувство дикой тоски и безысходности нахлынуло на меня, как и при всех посещениях подобных мест. Но прочь эмоции. Будем работать. Правда, от такой работы становилось еще тоскливее, и сердце будто крепко сжимало ледяной рукой. Мне уже заранее дурно было от того, что мы вскоре можем увидеть.

– Направо сворачивай, – велел председатель колхоза.

Автобус чуть ли не уперся бампером в штакетник. Дальше простирались владения семьи единоличников Клячко. Неухоженная территория с разбросанными по ней хламом, ветками, битыми горшками, заросшая кустарником. Изба была просторная и некогда справная, но сейчас ее не особо поддерживали в порядке.

Из грузовика, тяжело бухая подошвами сапог, спрыгивали бойцы войск ОГПУ. По моей команде они уверенно и профессионально блокировали все подходы к имению. Теперь оттуда никто не сбежит. А я, Горец и председатель двинули в избу.

– ОГПУ! – прикрикнул я, едва ступив за порог. – Всем оставаться на местах! Выполнять требования! Не сопротивляться законным действиям органов при обыске. Понятно?

Все семейство было в сборе. Сразу было видно, что главенствует здесь массивная, квадратная, как буфет, тетка. Притом она была не опухшая от голода, а просто крупная и толстая. Из угла на нас с ненавистью смотрел тщедушный мужичонка с обширной лысиной и жиденькой бородкой. А еще пялились детские глаза.

Вовремя мы зашли. На печи как раз вскипел бак с каким-то варевом. И меня замутило от предчувствия, что в нем.

– С мясным обедом! – проговорил, прищурившись недобро, Вася Говорун.

Ну так и есть. В баке варилась нога. Притом далеко не баранья. Человеческая!

За нами в избу зашли командир сопровождения войск ОГПУ и его боец. Глядя на бак с варевом, боец, прикусив губу, начал невольно креститься и бормотать:

– Ох, покарай, Господь, тварей.

Командир прошипел ему тихо, но я услышал:

– Отставить поповщину. Да и Господь высоко. А на земле мы караем.

Ну а потом нашли и черепа. И захороненные косточки, в том числе детские, на конюшне, где проживала тощая кобыла.

– Сколько человек слопали? – спросил я.

– Да нисколько. Не то это. Не мы это, – бессвязно бормотал худосочный отец семейства. – Что к нам пристали? Мы народ послушный!

– Врешь, собака! – Я вытащил наган и ткнул ему в шею.

Он глянул на меня. Глаза в глаза. И в его очах царила какая-то необъятная жуткая бездна.

Точно, нелюдь! Голод – он экзаменатор. Он проверяет, насколько ты человек. И сколько у тебя есть воли – оставаться им. Кто-то борется до конца, спасая себя и других. Кто-то лезет в петлю – это слабость, выход для нестойких натур. Самоубийств от недоедания в области полно, но их еще можно как-то оправдать. А кто-то лихо проделывает обратную эволюцию – от человека к животному. Даже хуже. Это какое-то древнее зло в кристально чистом виде. И это по-настоящему страшно.

– Тебе хорошо при партийном пайке с колбасой и разносолами. – Гримаса то ли улыбки, то ли боли скривила лицо мужичка. – А поголодай с наше! Сам бы стал человечков жрать, бражкой запивать да причмокивать! Вам, чекистам, людей жрать привычно!

Тут будто какая-то волна на меня нахлынула и захлестнула с головой. Эта волна смывала самоконтроль, обнажая неукротимую ярость. Я шагнул назад. Поднял наган. И выстрелил.

Раздался резкий, короткий, оглушительный в избе щелчок. Запахло порохом.

Я зажмурился. А когда открыл глаза, увидел хозяина дома на полу.

– Вставай, мразь! – пнул я его носком сапога. – Не притворяйся.