Третий всадник

Из нашей хижины ворота более-менее просматривались, но желательно было подобраться ближе. Поэтому мы аккуратненько, взяв пару досок, устроили на пригорочке в кустарнике лежку. Эх, если бы знать, сколько я на ней буду мять свои бока, боясь лишний раз пошевелиться и с напряжением всматриваясь в темноту…

Днем мы шатались по окрестностям, что-то вымеряя. Благо Горец, как студент-географ, был знаком с измерительными приборами, обращался с ними умело и даже изящно. Я же строил из себя мелкого, но настырного начальника. С нами вскоре начали здороваться селяне – кто-то равнодушно, а кто-то уважительно.

Все же жизнь в селе теплилась. С утра, ослабленные, но упорные, крестьяне шли на работу с граблями и вилами. Пыхтел трактор. А над селом неслись новости из репродуктора:

«Колхозники, специалисты и рабочие требуют от правительства введение нового займа. Своими средствами мы строим новое будущее. Ни одного трудящегося без облигаций займа второй пятилетки…

Эмигрантские белогвардейские газеты открыто заявляют о своей поддержке германского национал-социализма».

Новости были из какого-то другого мира. А мы, как ни странно, начали привыкать к этой ослабевшей под властью Голода жизни, но все же бьющейся, как жилка под кожей, и не собирающейся сдаваться. Безысходная тягучесть существования и отчаяние будто размякали и отступали, сменяясь вечным русским фатализмом.

Главным бытовым неудобством у нас была скудность питания. Сухпайки, которые нам выдали, приходилось расходовать экономно – неизвестно, сколько еще здесь сидеть. К тому же требовалось присматривать за запасами – кто-то из оголодавших в край селян вполне был способен на кражу. В общем, желудок у нас стучал о позвоночник. Плюс к этому еще вечный недосып. Ведь настоящая наша работа начиналась с приходом темноты, тогда как в селе с заходом солнца жизнь замирала намертво.

По науке мы определили время дежурства на наблюдательном пункте в два часа, после чего осторожно менялись. И очередной наблюдатель напряженно пялился в темноту. Благо проход в заборе просматривался отлично.

Только бы не просмотреть главное. К нашим преимуществам относилось то, что Горец обладал идеальным слухом. А у меня от природы отличное ночное зрение, хотя значит это всего лишь то, что я вижу вовсе не все, как днем, а всего лишь чуток лучше других. Вспоминались романы фантастов вроде Беляева о грядущих чудесах техники. Когда-нибудь изобретут такие очки, чтоб видеть в них ночью. То, чего нам сейчас так не хватает. Но пока не изобрели, вот и приходится ломать глаза и быть начеку.

Ночами было еще прохладно. Земля пока не прогрелась окончательно. Я уже шмыгал носом от надвигающегося насморка. Однако что значили подобные мелочи? Ничего! Мы продолжали работать.

Но сколько ни пялились в темноту, сколько ни оставляли скрытых маячков типа веток или листочков, сложенных в определенном порядке на наиболее вероятных путях движения, изменение положения которых означает: там кто-то прошел. И никакого толку. Не спешил к нам Головченко.

– Надо бы его подстегнуть, – предложил я на четвертый день нашей «строительной командировки».

– Как? – заинтересовался Горец, с нетерпением ожидая от меня какую-то плодотворную идею.

– Да очень просто.

Я нашел канистру с бензином, которая завалялась на пункте МТС. Да под утро и поджег пансионат.

Конечно, с одной канистры он сгореть дотла никак не мог. Но там вспыхнул накопившийся за десятилетия сухой мусор, ветки, листья, так что горело весело. Интересно, что на пожар приковыляли пара ротозеев, посмотрели скучающе да разошлись со словами:

– Само погаснет.

Раньше на пожары сбегались всем селом. Но это было до того, как распростер над этими краями черные крыла Голод.

После пожара я пояснил председателю сельсовета:

– Ну и хорошо, что все сгорело. Объявите колхозникам, чтобы не пугались. Послезавтра техника прибудет. Будем снос начинать.

Он так и сделал…

На наблюдательном пункте я лежал сосредоточенный и готовый к разочарованиям. Если сегодня наш долгожданный подлец не придет, значит, фокус не удался и факир был пьян.

Тут и началось. Сперва мне показалось, что я услышал шелест. Потом справа в кустарнике что-то темное сдвинулось. Ну и наконец, как цель в прицеле, в проеме ворот возник человеческий силуэт.

Я подвел ладони ко рту и сымитировал крик одной птицы из местных болот. Это моя разведческая красноармейская юность сказывалась – учили нас всяким подобным нехитрым, но так необходимым и действенным трюкам. И Горца пришлось учить.

Появился помощник быстро. Скользнул тенью. Расположился рядом со мной на досках. И деловито прошептал:

– Где он?

– В доме.

– Один?

– Вроде да.

– Берем?

– Ну не провожаем же с оркестром.

Мы скользнули к воротам, оглядываясь напряженно и пытаясь засечь, нет ли вокруг еще кого.

Послышались шаркающие шаги и кряхтенье. Похоже, человек тащил что-то тяжелое.

Я напрягся. Секунда. Другая. Вот из-за забора и показался этот самый человек с увесистым саквояжем. Был он облачен в простую крестьянскую одежду, сапоги, на голове картуз.