Третий всадник

Вечное? Нет, вечным был здесь только я. А остальное – лишь смена декораций. Судьба бросает меня вот на такие пустынные узкие улочки, в железнодорожные вагоны и на речные пароходы, в леса и села. Но это лишь картонный антураж. А настоящее – это я, а также тот, кого я жду, и само ожидание. А жду я всегда врага, готового биться со мной насмерть и стремящегося уничтожить все, что мне дорого. И возникало ощущение, будто так было бездну времени назад и будет так всегда. Служебно-боевая задача. Враг. Поединок. И круг этот вечен, как колесо Сансары из религиозных учений обитателей далекой волшебной Индии.

Я встряхнул головой. Надо срочно брать себя в руки. Подобные отвлеченные и странные мысли во время операции вредны и опасны. Во время операции надо думать о самой операции, а не о религиозных мракобесных воззрениях индусов, о которых я намедни прочитал в моем любимом журнале «Вокруг света».

Двенадцатый час, считай, ночь. Движения никакого. Весь антиобщественный элемент «Шанхайчика» будто вымер, заснул, или все дружно ушли по своим лихим делам. Безлюдье, и только ветер, стук железа о крышу и светящийся бочонок фонаря. Эх, вспомнить былые добрые нэпманские времена, когда в таких районах частный элемент в трактирах и воры на малинах, бывало, всю ночь с плясками и гитарами гуляли, как будто последний день живут. Сейчас же все затихло и пришло в равновесие – днем люди работают, ночью спят.

– Должен же хоть кто-то прийти по душу и тушу беглого Дурнева, – больше убеждая самого себя, чем собеседника, произнес я. – Иначе зря старались.

– Должен, – задумчиво произнес помощник.

Этот кто-то и пришел. В темном прорезиненном плаще, в кавказской кепке. Русаков собственной персоной, и не узнать его было невозможно. Он как раз остановился под фонарем, замер, о чем-то думая. Руки его были глубоко в карманах, скорее всего, сжимает рукоять пистолета. Ну вот и завершена картина акварелью, хоть сейчас на выставку или в музей. Все теперь предельно понятно и тщательно прорисовано. Главное, мы узнали, кто враг. Еще главнее – знать бы, что со всем этим делать.

– Попался, сученыш, – удовлетворенно произнес я.

Русаков огляделся внимательно. Вытащил из кармана руку, в которой блеснуло что-то… А, на свои карманные серебряные часы смотрит.

И тут Горец громко свистнул. Так, что не услышать было невозможно.

Русаков и услышал. Повернулся лицом в нашу сторону.

– Ты с ума сошел, Тамерлан?! – прошипел я, сдерживая желание выстрелить ему в ногу, а потом взять за горло.

– Не бойся, командир, все нормально, – отозвался он.

В это время москвич беззаботной походкой направился в нашу сторону. Миг – и он уже внутри домишки.

В голове моей царил сумбур. Я пока плохо понимал, что происходит, но рука моя уже выдернула наган. И я готов был стрелять. В кого? А вот это мы сейчас посмотрим. В Русакова? В Горца? Или в обоих сразу?

– Командир, не дури, – негромко произнес Горец.

Тут в комнату шагнул Русаков, обо что-то споткнулся, чертыхнулся, огляделся и вполне мирно произнес:

– Неплохое гнездышко нашли, щеглы. Подвинься, товарищ Большаков. Дай начальнику сектор обзора.

Сказать, что я потерял дар речи, будет неправильно. Этот дар, наоборот, пробудился и рвался наружу. И в голове моей звучали самые изощренные ругательства, которые я бы не решился озвучить даже в состоянии крайней ярости. Тем более ругательства относились ко мне самому.

А что, изящно подставил москвич мне помощника. Мол, выбирай сам. Примерно представлял, кого выберу. Классика агентурной работы – самый располагающий и искренний товарищ имеет самые большие шансы оказаться чужим агентом. Агент просто обязан вызывать доверие.

Вот только что за ситуация? Если Русаков враг, сейчас может быть что угодно. Эти двое вполне способны положить меня. Поэтому я сжимал рукоятку нагана, но стрелять пока раздумал. Это всегда успеется. Пуля, как и слово, она не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Да не напрягайся так, Александр Сергеевич, – усмехнулся москвич. – Комбинацию ты придумал рабочую. Грех было не воспользоваться.

– Каким это образом? – напрягся я еще больше.

– Ну, по поводу этого беглеца Дурнева я шепнул кое-кому. Вот сейчас и поглядим на последствия.

То есть мой крючок, который я забросил на него, москвич перекинул еще кому-то. И мы сейчас ждем еще гостей. Ох, каким же болваном я сейчас себя ощущал. И мои хваленые оттопыренные уши горели от стыда, что хоть прикуривай…

Он появился часа через два, когда я уже был уверен, что выстрел холостой.

Темная фигура возникла в свете все того же единственного фонаря, задержавшись под ним, будто давая возможность себя рассмотреть во всей красе. А потом устремилась вихляющей походкой к логову, где якобы скрывался Дурнев. Что-то знакомое в ней было… И не что-то, а очень знакомое.