Третий всадник

– Вот это подделка. Подписи в документах немного разнятся, при этом здесь видно, что подпись тщательно копировалась. Графологическую экспертизу не выдержит. А печать подлинная, но только переведена с какого-то другого документа.

– Как переведена?

– Да кучу способов умельцы выдумали. Самый простой – перевести вареным яйцом. Это даже дети и мелкие уголовники умеют.

– Интересные дела. А прокурорский бланк?

– Этот подлинный. Но тут не шибко надейся что-то найти. Эти бланки не строгой отчетности. Тысяча способов такие достать, при этом никто нехватки не заметит.

– Но все равно не так это просто. Значит, жулики имели возможность достать их, – задумался я.

– Значит, имели.

– Ох, прогнило все у вас в области, – покачал я головой.

Эксперт только пожал плечами, но всем своим видом дал понять, насколько он разделяет мое мнение.

Опять это управление исправительно-трудовых учреждений. Может, все же пора их взять всех за жабры? Закрыть в камеру для начала всех причастных к утрате свидетелей… Стоп, для этого хоть какие-то основания нужны. Или уверенность в их вражеской сути. А я сейчас просто ищу, на ком сорваться…

Глава 26

Русаков работал с документами, что-то чиркая в них, поправляя. Он был мастер докладов наверх, текст у него всегда выходил гладкий, убедительный и даже драматический. Вот и сейчас он правил очередную бумагу в Москву.

Как звуковой фон работал в его кабинете репродуктор. Москвич просто не выносил оставаться наедине с тишиной. Диктор радио радостно возвещал:

«Завершается строительство гиганта социалистической индустрии – Челябинского тракторного завода. При выходе на плановую мощность трудящиеся ЧТЗ будут давать колхозной деревне сорок тысяч тракторов в год.

В то время, когда наша власть заботится о повышении благосостояния и защищенности трудящихся, строит здравницы, библиотеки и дома культуры, фашистское правительство Германии приняло закон о запрещении любых профсоюзов. В ознаменование этого перед зданием Берлинской оперы по завершении речи министра пропаганды Геббельса прошло сожжение более двадцати тысяч книг, среди которых как труды Маркса, Ленина, так и беллетристика – труды Генриха Манна, других классиков художественной литературы. Завершилось это варварство многотысячным факельным шествием.

Крылатые агитаторы на самолетах У-2 и К-5 летят на Кубань. Летчики агитэскадрильи готовы к вылету на колхозные поля…»

Я неуверенно застыл на пороге, справедливо ожидая, что разговор будет тяжелый, и не спеша его начинать. Тут Русаков изволил меня заметить. Он поднял на меня глаза. Выключил репродуктор. Сложил руки на груди, откинувшись на спинке стула, внимательно и с какой-то насмешкой разглядывая меня. Видимо, я совсем не походил на воина, вернувшегося со щитом.

– Ну что, очередного свидетеля у тебя увели? – поинтересовался он.

– Кто доложил? – вскинулся я. – Гиря?

– А кто же еще, – хмыкнул москвич.

– Вот же бацилла вредоносная! Позлорадствовать звонил?

– Ну не без этого.

– Как бы над ним злорадствовать не пришлось, – зло воскликнул я. – У него контрреволюция что чертополох растет – без присмотра и окультуривания. А он над нами потешается! Есть основания по его поводу задуматься!

– Брось, товарищ Большаков, – махнул рукой москвич. – Гиря заслуженный человек. Наш человек… Наверное, наш… Ладно, говори подробно, что узнал?

Я ему поведал и о поддельном постановлении, и о том, как было совершено похищение.

– В общем, двое неизвестных увели свидетеля. А с ним и информацию, которой он располагал. Все прошлые достижения в прах. И мы остались с носом, – произнес, как мне показалось, с ноткой удовлетворения Русаков.

В этот момент в моей голове замигала тревожная лампа. Как-то странновато все же себя вел мой руководитель. Слишком странно. Это наталкивало на подозрения. И с этим надо что-то делать. И уж ни в коем случае не говорить больше положенного.

– Ничего. Зацепим беглого Головченко по-другому, – пообещал я. – Никуда не уйдет.

– Хочется верить, – поощрительно произнес москвич. – Работаешь ты хорошо. Хоть все время и опаздываешь.

– Это не я опаздываю. Это противник опережает.

«И кто-то ему сливает информацию, – закончил я про себя. – Уж не ты ли, дорогой начальник?»

– И как собираешься обогнать его на повороте? – осведомился москвич.

– Лыжня покажет. Что-нибудь придумаю.

Я недоговаривал. На самом деле я отлично представлял, как буду исправлять положение. Вот только Русакову об этом знать необязательно. Точнее, обязательно не знать. Пока его роль в этой истории не прояснится.

– Работай. И не вынуждай меня усомниться в твоей компетентности, Александр Сергеевич! Дело уже зашло слишком далеко. И шишки больно посыпятся на головы всех нас, если мы вовремя корзинку не подставим. В общем, на тебя надеюсь!

Вещал он бодро и искренне. Но чем искреннее говорил, тем больше было ощущение, что он просто морочит мне голову.

Да, кое-какой план у меня был. И на первом месте стояло – перекрыть утечку информации. Выявить, где дырка, в которую утекли все наши грандиозные начинания. Один не справлюсь. Для этого мне нужна помощь.