Третий всадник

– А он с кем-то из ваших коммунистов высоких терся тесно. Тот ему и давал направление. А с недавнего времени Федор Игнатьевич весь издергался, осунулся и нас избегать начал. Поняли мы, что помощи от него ждать теперь нет причины, и пришла нам пора расставаться. Хотели его втихаря прикопать, чтобы не наболтал чего лишнего. Сунулись к нему в Семеновскую. Ну он там нас со своей родней встретил. А родня его – ну никак не хуже нашей ватаги, все при ружьях. Так что разошлись мы каждый своим курсом, как броненосцы в бурном море.

– А что у него такого стряслось в жизни?

– Мне кажется, его хозяин партейный куда-то съехал. А без хозяина ему труба. Так что Федор Игнатьевич затихарился, как мышь в подполе. Только и трясся, что раскулачат его большевички и в Сибирь сошлют. А чем Сибирь хуже, чем ваши гнилые края? У нас народ правильнее. Многие веру истинную чтут.

Ну все, старовер сел на своего любимого конька и теперь будет бубнить о том, что Россия страдает, поскольку отошла от истинной православной веры. Сейчас начнет проклинать патриарха Никона и всех российских правителей.

Хотя информацию к размышлению он интересную дал. И в деле «осьминогов» наклюнулся новый фигурант – некий бывший нэпман, работавший на партийного хозяина. Скорее всего, на Головченко. Как тот подался в бега, так и пошли у этого Ведерникова проблемы густым косяком. Надо его срочно искать. Лишь бы он не последовал совету Осипа и не ушел в леса…

Глава 20

Предводитель шайки достаточно скрупулезно сдал все лежки его сообщников, которых насчиталось немало, а заодно захоронки с награбленным.

По прибытии в Нижнепольск много времени не понадобилось, чтобы расколоть остальных участников банды и убедиться, что информация достоверная.

При очередном разговоре с предводителем, который вспоминал все новые, казавшиеся бесконечными, эпизоды своей преступной деятельности с грабежами зерноскладов, убийствами сторожей и крестьян, я не выдержал:

– Как татаро-монголы себя вели. Бесчинствовали, заходили, куда хотели, брали, что приглянулось. И ничего ведь не боялись!

– Боялись, – вдруг насупился предводитель.

– Чего именно? – полюбопытствовал я.

– Самосуда. Двоих наших крестьяне кольями забили. Так мы их больше и не увидели. Даже не знаю, то ли похоронили их, как людей, то ли в лес волкам на съедение бросили. Жесток здесь народ. Зол. Если на их добро покусишься, зверьем сразу становится. Дурной народ!

– Кто бы говорил! – вознегодовал я.

– Хотели за наших мстить, но обложили нас там, – не обратив внимания на мое негодование, продолжил предводитель. – От милиции пришлось уходить через леса.

Да, самосуды – это проблема, которая на селе была всегда. Конокрадов и воров забивали всем миром. Потом советская власть народ утихомирила и как-то приучила соблюдать закон. А с голодом все началось вновь. Одно дело – украсть козу у сытого человека. И совсем другое – горбушку хлеба у умирающего, для которого она жизнь. Голодный народ способен на многое – и на справедливость с взаимопомощью, и на кровавую бездумную агрессию вместе с эгоизмом.

И постоянно появляются новые сводки. «В селе Малороссийское пойман на огороде мальчик, который тут же был колхозниками убит…» «В станице Незамовской неоднократно замеченная в краже колосьев девушка-единоличница была избита женщинами-колхозницами. Когда же она через некоторое время снова была уличена в краже, колхозники привязали ее цепями к дереву и забили…» «В селе Ивановское полевод колхоза с пятью колхозниками задержали рабочего рисосовхоза, которого подвергли истязаниям, отрезали левое ухо, заложив пальцы в дверь, переломали суставы, а затем живым бросили в колодец. Спустя некоторое время вытащили его еле живым, бросив в другой колодец, засыпав землей…» «В деревне Петровская объездчик коммуны им. Сталина, задержав на охраняемом им колхозном массиве неизвестную женщину за кражу колосьев, завел ее в балаган, сделанный из соломы, и, привязав к столбу, сжег вместе с балаганом. Труп сгоревшей зарыл на месте пожара».

Эх, лихолетье. Кровь да голод. Ничего, переборем и то, и другое. И люди будут жить по-человечески. Кого-то наставим на путь истинный. Кого-то заставим. А кого-то и не возьмем в это самое будущее.

Русакова в нашем штабе не было. Он убыл в дальний район области – разбираться с хищениями продовольствия, выделенного на голодающих детей. Я смог дозвониться до него по телефону, который, на мое счастье, неделю назад дотянули-таки до районного центра. Но тянули не слишком добросовестно – связь все время пропадала, и ощущение было такое, что своим голосом докричаться легче.

– Додавливай всю банду! – донесся сквозь шуршание слабый голос моего начальника. – Отложи все дела! Это твоя задача номер один. И вытряхни из них все продовольствие! Чтобы ни зернышка в схронах не осталось!

– Принято!

– Бери всех, кто тебе нужен. Свяжись с местным полпредством, сошлись на мой приказ – пусть выделяют людей. Можешь привлечь продотрядовцев. Действуй. Я в тебя верю.

Вот спасибо. Только веры в меня мне и не хватало для сладкого умиротворения.