Третий всадник

– Вот, значит, как, – прохрипел бандит с бьющейся через край, но бессильной и сдерживаемой из последних сил яростью. – Ну, тогда поговорим в охотку.

– Откуда вы?

– Сибиряки мы.

– Давно оттуда?

– Да лет пять по Руси бродим неприкаянные, бедствуем.

– Бедствуете? – Мне снова захотелось приложить его по ноге. – В стране голод, а у вас гора продовольствия! Хорошо вы бедствуете! Сытно!

– Ну так у кого голова на плечах да руки работящие – тот всегда хорошо устроится, – улыбнулся предводитель.

– Руки не работящие, а загребущие. По которым бьют больно, – поправил я. Призадумался на миг. И тут в голове будто щелкнуло, и сошлась механическая головоломка. – И откуда вы с Сибири?

– Из-под Омска мы.

– Ага! Балабинский бунт! Ватага батьки Клевера. Как вас войска ОГПУ прижали, так и бросились бежать кто куда. Еле вырвались, но злобу звериную не растеряли, вот и разбойничаете по свету, остановиться не можете.

Предводитель понурился, отвел глаза. И я понял, что угодил в точку.

Пять лет назад, хотя кажется, только вчера все было, я стажировался в спецгруппе ОГПУ. Катались по местам народных бунтов. Вот и пришлось повоевать с сибирскими ватагами. В Балабинском округе тогда несколько районов взбунтовались, стали резать коммунистов. Среди бузотеров значительную часть составляли староверы. Судя по всему, эти тоже из них. Да, дельце горячее было, кровь контрики лили обильно. Многих из них мы тогда положили. Но некоторым удалось уйти.

– Ну тогда рассказывай о своих похождениях. Про Балабино можешь не вспоминать – об этом отдельный разговор будет. Как потом ватажничали?

Предводитель задумался, а потом произнес твердым голосом:

– А ничего я тебе не скажу! Потому как вашу бесовскую породу ненавижу! И ничто не заставит меня вам помогать. Бей, ирод, режь! Но ни слова больше от меня не услышишь!

– То есть разбойничаешь и кровь людскую льешь ты. А ирод я. Так?

– А кто нас на большую дорогу выгнал? Власть ваша антихристова! Но за все вам воздастся, изуверам!

М-да, пациент уперся и не желает сотрудничать с персоналом больницы. Есть такая категория упрямцев, которых действительно можно резать на куски – и ничего не добиться. Таких немало я повидал. Особенно среди староверов. Ладно, зайдем с другого конца.

Я вытащил наган. Взвел курок. И спросил:

– А так?

– Стреляй, паскуда! Все равно нас в расход. Днем раньше, днем позже.

– Да зачем мне тебя стрелять? Ты еще помучиться должен. Я твоего племянника, того, с бороденкой жидкой, сейчас при попытке к бегству уложу. А ты посиди пока, отдохни.

Судя по тому, как выпучил глаза предводитель, я угодил стрелой прямо в яблочко. Он дернулся, попытался приподняться, но Горец ударом ноги опрокинул его обратно.

Когда предводителя подранили и грузили в вагон, больше всех беспокоился по его поводу мальчонка лет восемнадцати, с совсем жалкой бороденкой. Пищал что-то типа «дядя, дядя, ты ранен?». Очень жалобно и по-родственному. Значит, я угадал. И правда родня.

– Да погоди, – затараторил предводитель. – Он же еще дите неразумное. К нам недавно прибился. В делах не участвовал. Чего сразу его стрелять? Не бери грех на душу!

– А кто ты такой, чтобы моим грехам учет вести? Я за них сам отчитаюсь. – Я потянулся к тросу, который вел в кабину паровоза и служил для подачи сигнала об экстренном торможении.

– Да постой!.. – Предводитель глубоко задышал. – Пообещай, что не тронешь его!

– Расскажешь все как на духу, так не трону. За суд не отвечаю, но слово там свое за него замолвлю.

– Ох, доля наша тяжкая. – Предводитель попытался перекреститься, ничего не вышло из-за наручников, а потом вкрадчиво спросил: – Чего узнать-то хотел, служивый?

– Да много чего. Давай-ка сперва сам расскажешь, как ваша ватага после бегства из Балабина трудилась на разбойничьей стезе.

– Как трудилась? В поте лица, – скривился предводитель. И начал рассказ.

Слова теперь лились звонким ручьем. Он сломался. Теперь с ним проблем не будет. В таком состоянии, переступив через порог, в каком-то мазохистском порыве человек, наоборот, рад испытать больше страданий, выкладывая все. Это момент не то чтобы раскаянья, но некоего покаяния, смешанного с гордыней, – вот, мол, как мы героически всех убивали и грабили.

Для начала тут же сдал своих оставшихся на свободе подельников. Пояснил, что информацию, где чего брать и как грабить сподручнее, доводил ему один бывший купчик-нэпман. У меня дрогнуло сердце. Неужели Клиппельман? Но предводитель указал на совершенно другого человека со станицы Семеновская, где тот при НЭПе держал лабаз. Некий Федор Игнатьевич Ведерников.

– У него откуда эти сведения? – поинтересовался я.