Третий всадник

И все-таки странная эта штука – разговоры через большие пространства по телефону. Не хочешь, а все равно выходит как-то сухо, по-деловому. Как дела? Как ребенок? Хватает ли еды, карточек и денег? Как учеба в мединституте? И вместе с тем ощущаешь, как наши теплые руки протянулись через расстояния и сошлись. Как вновь вместе две измотанные, опаленные огнем Гражданской войны души.

Я совсем ребенком потерял любимых родителей, сельских учителей, которых повесила на пыльной площади белогвардейская нелюдь. У Вари на боевом посту, борясь с тифом, сгорел отец, известный врач. И возникшую пустоту мы заполнили друг другом, светлым чувством, не знаю, любовь или еще как называется, но это ощущение, что связаны мы навеки и друг без друга немыслимы.

Мне хотелось говорить и говорить, но праздно трепаться по междугородней линии – слишком большой шик. Нас разъединили на полуслове. В кабинет зашел Русаков и сказал:

– Поворковали, голубки? А теперь за работу. Справка мне нужна сегодня.

– Есть сегодня, – с какой-то мечтательной улыбкой произнес я.

И вернулся к своему «Ундервуду», на котором уже второй день аккуратно отстукивал справку на имя Председателя ОГПУ при СНК СССР Менжинского «Об отрицательных политнастроениях агроспециалистов и работников сельскохозяйственных учреждений».

В Нижнепольске состоялось масштабное межобластное совещание агроспециалистов, куда пригласили множество работников столичных ведомств, в том числе Народного комиссариата земледелия. Нас с Горцем послали на его открытие, поскольку подобные мероприятия без чекистского присмотра не обходятся.

Проходило все в народном театре имени Горького. Напоминанием о дореволюционном театральном прошлом этого здания являлся просторный зал с балкончиками и ложами, богато отделанный золотой лепниной и прочей роскошью. Над сценой, где расположился президиум, белым на алом фоне сиял транспарант «Ударный сев для Социалистического Отечества!».

В президиуме, за покрытым красной скатертью столом, важно и монументально присутствовали секретарь местного обкома, председатель облисполкома, а также начальство из Москвы. В зале было полно столичной и прочей непростой публики, которая на фоне местного населения выглядела лощеной, хорошо одетой и местами откровенно зажравшейся.

– Где их так откармливают? – спросил я своего руководителя, когда мы вернулись с мероприятия.

– Есть места, – отозвался Русаков. – У нас поручение от руководства ОГПУ. Приглядеть за этим благородным собранием. Сигналы нехорошие были. Элемент нестойкий.

Пришлось драгоценное время тратить на то, чтобы подвести к гостям агентуру, которая вполне успешно втерлась в доверие. На это дело из закрытых распределителей нам выписали несколько бутылок драгоценного коньяка, но результат себя ждать не заставил. Пошли пьянки с откровениями. Притом такими, что информаторы замаялись писать агентурные сообщения, а я пальцы отбил, печатая четвертый лист справки.

Да, полились, как из прорванной канализационной трубы, мутные антисоветские речи. Такого апломба и самоуверенности я не встречал даже у белогвардейцев-подпольщиков. Те хоть иногда сомневались в чем-то, эти же безапелляционно вещали. И речи сводились к одному – их недостаточно ценят, скупо кормят, к ним не прислушиваются, поэтому сельское хозяйство пребывает в катастрофе и стране скоро конец.

Так, следующий лист справки. Я сверился с черновиками и снова стал барабанить по клавишам «Ундервуда».

«Со стороны антисоветской и обывательской части специалистов отмечается желание укрыться от ответственности, взять на себя работу «поменьше да полегче», побольше получить за свой труд, а зачастую увильнуть от работы, создать ее видимость или прикрыть свою бездеятельность неумением руководителей учреждений организовать труд подчиненных. «Невозможно выполнять разную чушь, которая противоречит здравому смыслу. Пишем много бумаг, а ничего конкретного не делаем» (заявление сотрудника Наркомзема СССР). «Не создают нужных условий для работы, жалованье небольшое, с нами не считаются – надо бежать» (зоотехник Овцеводобъединения). «Работа идет плохо, да вы и сами знаете, как теперь идет всякая работа. Бывали и за границей, так как имели лучший заработок, а теперь и думать не приходится об этом, теперь некому нас учить» (профессор Института животноводства). «Где справедливость? Жри кашу, а начальство ростбиф. И получают они 700 рубликов, а мы 325. Вот тебе и бесклассовое общество. Уже созданы новые классы: коммунистов (или прежних дворян) и нас, смертных».

Большое место в политических настроениях агроспециалистов занимают жалобы на продзатруднения: «Страну ждет небывалый еще голод. Выпускают все новые и новые автомобили, а жрать нечего. Об энтузиазме только пишут, а на самом деле ничего похожего на энтузиазм нет. На будущий год будет такой голод, который решит существование Советов. Поля не обсеменены, не только сеять, но и есть нечего» (специалист-скотовод).