Третий всадник

– Именно. Народ это оголодавший, чувствующий себя обиженным и злой. Тут бедняк-единоличник сидит, у которого были дети пяти и восьми лет. Так он натопил печь и закрыл дымоход. Дети от угара стали мучиться и кричать о помощи, тогда он лично их задушил, а сам пошел сдаваться со словами: «Пусть лучше так умрут, чем от голода». И вот к таким людям завскладом привели, который тысячами пудов хлеб воровал. Слово за слово, кулаком по столу – в общем, чуть не забили его насмерть на месте.

– Интересно, – задумчиво произнес я. – А может, все не случайно? Не добили его в камере, решили прирезать на этапе.

– Да вряд ли, – махнул рукой Белкин. – Всех этих молотобойцев на следующий день в Забайкальск на станцию Черновская сослали. На рудники. Так что пришить они его ну никак не могли.

– А дружки их?

– Ой, да не тот расклад, уж поверь моим сединам, которые есть результат большого и тяжелого профессионального опыта. Драка была ситуативная. Обычно такие эксцессы продолжения не имеют. Ну, отмутузили друг друга. Получили за это взбучку от тюремного начальства. Да и успокоились все.

– Ну и кто тогда Кащеева насадил на заточку?

– Знать бы, он уже у меня показания чистосердечные писал бы, – горестно развел руками Белкин, и глаза его стали печальными, как у собаки. – Даже версий нет, кому он понадобился.

– Кому понадобился? – Я задумался на миг, а потом все же выдал текущий расклад: – Может быть такой неприятный вариант. Наш противник узнал, что мы заинтересовались Кащеевым. И тут же убрал свидетеля, чтобы тот не растрепал лишнего.

– Что, все так серьезно? – внимательно посмотрел на меня «кум».

– Серьезнее не бывает. Поверь, кровавый след по этому делу длинный.

– И когда вы Кащеевым заинтересовались?

– Дня два назад.

– Быстро вражины сорганизовались, – помрачнел «кум». – Значит, кто-то кроме меня за ниточки в моей епархии дергает… Ну пальчики-то мы переломаем этим умельцам.

– Как их только найти?

– Я найду… Но только не сразу.

– А мне сразу нужно. Хоть какая зацепка. Информация нужна как воздух. Общался же Кащеев с кем-то накоротке, вещал про жизнь тяжелую.

– В общем, да, – согласился Белкин. – Наших камерных агентов он послал по известному всем адресу, как те ни старались в его доверие войти. А вот с одним бедолагой накоротке сошелся.

– С кем? – заинтересовался я. – И как они сдружились?

– Да сидит у нас один железнодорожник. Когда крестьяне Кащеева били, он его из свары вытащил. Защитил, хотя и самому досталось. А потом еще выхаживал. И народ говорит, о чем-то они так заговорщически шушукались между собой.

– Узнать бы о чем.

– Это надо у железнодорожника спросить.

– А скажет? – с сомнением спросил я.

– Конечно, скажет. Особенно если ты его от имени ОГПУ освободить пообещаешь.

– А сколько ему дали?

– Да десятку по «дедушкиному указу», – небрежно отмахнулся «кум», будто речь шла о штрафе за плевки в общественном месте. – Но его все равно выпускать пора.

– И сколько он отсидел?

– Три месяца.

– Из десяти лет! Тогда как его выпустишь?

– А, все равно незаконно сидит… Ох какой скандал будет, когда все вскроется. Прокурор у нас попляшет джигу так, что ботиночки сотрутся об асфальт! – потер руки Белкин, мечтательно улыбнувшись.

– Поясни, – попросил я.

Он и пояснил. У меня только челюсть отвисла.

Работал на железной дороге некий Борис Илизарович Притыкин, двадцати пяти годков от роду, крестьянского происхождения. Жил себе и не тужил у своей пожилой тети в Нижнепольске. Жена в это время в колхозе батрачила, не успел ее в город перетащить, не отпускали. И тут за сокрытие хлеба районный народный суд отвешивает ей десять лет лишения свободы. А у нее на руках трехмесячный ребенок. И после суда все это пищащие и требующее еду счастье остается муженьку. Да тут ему и тюрьма за радость покажется. Он и побежал к прокурору – решать вопрос если не по закону, так по совести.

Прокурор оказался настолько же отзывчивый, насколько юридически безграмотный. Вошел в положение отца-одиночки, когда тот объявил, что готов сидеть вместо жены. Подписал труженик юстиции заключение железнодорожника под стражу, а заодно вынес постановление об отмене приговора суда в отношении его жены.

– Потрясающе, – оценил я. – Где таких юристов берут?

– Краткосрочные прокурорские курсы, – улыбнулся Белкин. – А там больше преданность и сознательность воспитывают. Остальное приложится.

– Ну да, – кивнул я. – Учился читать да писать, а научился петь да плясать.

– Вызволишь железнодорожника да еще жену пообещаешь не трогать – он для тебя горы свернет, – произнес Белкин. – Я такую породу знаю.

– Это понятно после разговора станет. Пойдем побеседуем с ним?

– Говорю же, нечего тебе в нашей богадельне маячить. Завтра партию заключенных на работы на водоканал направляем. Там вам и встречу устроим. Будешь?

– Как штык.

– Смотри не подведи, – потряс Белкин пальцем.

– Точность – вежливость королей. И ОГПУ. По рукам.