Третий всадник

Но не все так просто. О Панкратове мы наводили справки. Все говорили, что человек честный, принципиальный, выполняет задачи добросовестно. Даже то, что не списал тело на смерть от какого-нибудь инфаркта, как это принято нередко у его коллег, говорило в его пользу. Да и, честно сказать, тюремное ведомство просто не справляется с потоком заключенных и арестованных, хлынувших в связи с обострением на деревне классовой борьбы. Не хватает персонала, помещений, снабжения, провизии. Приходится брать на службу людей случайных, вот и становятся тюремные стены ненадежными, а то и дырявыми. Так что стрелки переводить на одного человека, тем более того, который тянет на себе эту ношу из последних сил, будет неправильно. Хотя и спускать это с рук нельзя. Но в настоящий момент для нас самое важное – найти возможность разобраться в запутанной ситуации. А для этого нужно работать вместе.

Поэтому я произнес примирительно:

– Вот что, Сергей Игнатьевич. Бодаться, как бараны на бревне, не будем. Но выяснить правду мы просто обязаны. Очень нужен этот Кащеев нам был.

– Много унес с собой в могилу? – теперь уже со вздохом, устало и сочувственно, осведомился заместитель начальника УИТУ.

– Достаточно, чтобы мы скорбели о его потере, – хмыкнул я. – Так что давайте вместе думать, что тут можно выкопать.

– По практике знаю, нужно его связи по тюрьме проверять, – задумчиво произнес Панкратов. – Вы не представляете, сколько выбалтывают там сокамерникам, которых считают своими.

– При такой текучке спецконтингента, – с сомнением произнес Горец, – реально что-то узнать?

– Ну попытаться-то можно. Убитый ждал отправки в изоляторе номер два… У нас вообще в городе три изолятора.

– В первом мы уже побывали – там человека потеряли, – кивнул я. – Теперь вот второй. Как бы третьего раза не миновать.

– Минуем. Если за дело ударно возьмемся. – Панкратов взял со стола чистый листок бумаги и карандашом черканул на нем записочку. – Это адресок изолятора, если еще не были там. И данные оперативного уполномоченного. «Кумами» таких называют. Хочу сразу предупредить, Лазарь Абрамович крайне хитер и пронырлив, порой до потери революционного облика. Но он знает все. А что не знает, то узнает… Вряд ли ринется вам помогать, увидев ваше предписание, хотя создаст завесу. Но после моего звонка в лепешку разобьется.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я.

Мы распрощались если не друзьями, то коллегами, озабоченными одной проблемой.

На улице я негромко предупредил своего помощника:

– О разговоре никому. Ни ребятам. Ни Русакову.

Все последнее время мне не давала покоя и зудела, как посыпанная солью рана, очень неприятная мысль: у нас завелся засланный казачок. Где? Кто? Не знаю. Но всякие фатальные события обычно происходят очень быстро после того, как мы суем куда-то нос и об этом становится известным руководству и коллегам. Дятел где-то совсем рядом. Свой. Предают только свои. Чужие не предают. Чужие идут по своей вражьей дороге и прямо говорят об этом.

– Твое слово, командир. Мне только выполнять, – без особой радости отозвался Горец, которого напрягли мои слова о том, что нужно утаить сведения от руководства.

– Не хочу еще свидетелей терять. Нам и так обрывают все ниточки.

– Тогда за канат надо цепляться, – хохотнул Горец.

– Вот и будем искать этот канат. И при этом помалкивать… Ладно, – кивнул я. – Ты давай в полпредство. Может, там найдешь информацию на этого Квазиморду и на Кащеева. А я проедусь до изолятора…

Глава 13

Десять минут ожидания на трамвайной остановке были вознаграждены приближающимся стуком колес. Но дождаться трамвая – это половина дела. Я заранее напрягся в предчувствии жаркой битвы за место в одном из сдвоенных деревянных вагончиков. И с трудом вышел победителем, оказавшись внутри.

– Передавайте деньги за проезд!

– Вам так приятно стоять на моей ноге?

– Да отпустите же мою сумку, наконец! Она давно не знает денег и хлебных карточек!

– Дура толстая!

– Придурок пьяный!

Обычное звуковое сопровождение движения переполненного трамвая. В давке, под людской гомон, стук и звон сигналов проплывали за мутным окном улочки с приземистыми старыми домами, деревья и скверы. Город был очень зеленым.

На площади Свердлова толпа вынесла меня наружу, едва не заныкав слетевшую с моей головы кепку. И передо мной предстал восхитительный громадный пятикупольный собор Александра Невского, построенный к столетию победы над французами. Власти давно пытались прикрыть его, как вредоносное религиозное учреждение. Были сомнительные планы сделать там планетарий или музей атеизма. Но не сподобились, опасаясь нервировать и так до крайности озлобленных верующих.

Около собора, как обычно, толпился самый разный люд – богомольцы, нищие. Шныряли чумазые и исхудавшие беспризорники, привычно присматриваясь, где бы что стащить.

Меня ухватила за рукав женщина, перепоясанная платками, в дырявом пальто и валенках не по погоде:

– Подайте Христа ради! Не дайте помереть с голоду!

Видя, что я притормозил и прислушался, нищенка заголосила с новой силой: