Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

— Не суетитесь. Вас «шмонали»? Занять есть у кого? То-то же. Сухой паек на дорогу вашим деткам выписан. Надеюсь, не оголодаете. Фруктов возьмете столько, сколько загрузится в автобус с вещами. Выделите дежурных из ребят… порасторопнее. Вот накладная.

И она протянула мне конверт и накладную на продукты.

Я поблагодарила эту удивительную женщину и отправилась собирать пожитки…

Перед самым отъездом пошли всем отрядом к морю. Дети вели себя смирно. Не орали, не носились, как обычно.

Искупались, сидим на берегу и грустим…

— А все-таки жалко, что уезжаем, — сказал кто-то, но из-за шума прибоя я не поняла кто.

…ВЫ ВСЕ СПИТЕ, А У НАС ЧП

Поезд прибыл с большим опозданием: вместо двенадцати ночи в пять утра. Автобус, присланный для нас, уехал, так и не дождавшись.

— Поезжайте с вещичками домой на такси, а мы с ребятами как-нибудь городским транспортом, — предложила Ирина Дмитриевна.

— Может, вам домой, а я детей отвезу?

— Не резон. Я ведь живу в двух шагах от детского дома.

«Вещички» — пять коробов всякого барахла, того, что выбросить жалко, а пользоваться не получается. Да еще три чемодана с ластами, масками, спасательными жилетами и прочей купальной дребеденью…

В седьмом часу была в своей квартире. Приняла душ — и в постель. Какая благодать! Неужели я дома? Через пару дней заберу дочек из лагеря и… засыпаю сном праведника, так и не додумав приятную мысль…

Утром звонок.

— Алло! Ольга Николаевна?.. Это — Людмила Семеновна.

— Здравствуйте, Людмила Семеновна.

— Что ж не звоните, не приходите?

— Только что глаза продрала. Легла в восемь, а сейчас одиннадцать.

— Поздравляю вас. Приехали-то вы в среду, а сейчас, слава богу, четверг. Хорошо спите.

Лихорадочно соображаю — как это? Неужто проспала больше суток?! В трубке молчание. Слышны отдаленные голоса:

— Опять седуксена наглоталась, надо думать… — похоже, Татьяна Степановна.

И смех. Пошленький такой. А это, кажется, Валера.

— Вы все спите, а у нас ЧП. — Тон Людмилы Семеновны недовольный.

— Что? Опять кража?!

— Да не совсем… Девчата ваши в бегах. И есть сведения — бывают в местах… непотребных. Надо искать. Дело подсудное, сами понимаете.

— Сейчас приеду.

— Лучше часа через два. Тут будут… гости. Вы человек эмоциональный, расстроитесь… Кстати, как здоровьишко? Как нервишки?

Я положила трубку.

Заломило в висках. На подгибающихся ногах едва добрела до дивана. Что ж это такое? Не успела приехать, и вот…

Через час захожу в директорский «предбанник». Дверь полуоткрыта. В кабинете громкий разговор на повышенных тонах. Неудобно входить. Пусть закончат или хотя бы сделают паузу.

— Так что там было? — Это голос Людмилы Семеновны. — Несчастный случай? Или продуманный акт? Если у нее в натуре заложена тяга к самоубийству — а это на нее похоже! — то вопрос решен: мы не имеем права оставить ее с детьми. А если несчастный случай, то надо разбираться.

— Да что вы в самом деле! — Голос Валеры: — Женщина как женщина. Нормально работала… Очень даже вежливая. Чего зря придумывать?

— О том, как работала, твоего мнения не спрашивают. — (Татьяна Степановна.) — Людмила Семеновна! Ее надо у психиатра обследовать. Она ненормальная!

Дальше делать вид, будто меня нет, неприлично. Вхожу.

— Здравствуйте… Спасибо. — Жму руку Валере.

Легкое замешательство.

— Ну надо же — ястребок! На такси? — Татьяна Степановна — артистка непревзойденная.

— Так что же здесь происходит? — спрашиваю у Людмилы Семеновны. — Кого это — к психиатру?

Но Людмила Семеновна не ответила. Сразу перешла к делу.

Девочки мои, те, которых отправили из лагеря, в самом деле сбежали.

Но не это, как узнала потом, беспокоило директора. За три дня до нашего приезда утонула Лена Ринейская. (Я писала о ней.) Мы приехали, когда девочку уже похоронили.

Неприязнь Людмилы Семеновны к Лене ни для кого в детском доме не была тайной. Татьяна Степановна хвасталась однажды, как они с директрисой «проводили профилактику» за закрытой дверью — Лена после этой «профилактики» вздрагивала от (не говорю — окрика) каждого громкого слова.

Утонула Лена на мелководье, в пруду. После очередной взбучки в кабинете директора. Что это было? Несчастный случай? Или?..

Нянечка рассказывала, что Людмила Семеновна накануне похорон рыдала в присутствии проверяющих: «Я им мать родная!.. Люблю как детей своих… Не переживу… не переживу…» Ее успокаивали.

В тот момент, когда я появилась в кабинете, так как раз обсуждали (Валера вечером, когда мы вместе с работы возвращались, рассказал): нельзя ли эту историю с Леной на меня «списать»? Мол, «плоды моего воспитания». И никакой скорби у Людмилы Семеновны, удивлялся Валера, никаких слез, никакой печали из-за самого факта гибели девочки! Рациональный «деловой» разговор.