Читаем Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя) полностью

— Твои пацаны утопили. В тот день. Зашла к тебе в Голубятню, а там Бельчиков. Что-то в тумбочке ищет. Спрашиваю — что? Говорит — книгу. А потом сидели на берегу — ну, Бельчиков, Огурец, Ханурик, еще кто-то. Ханурик спрашивает: «Интересная?» Огурец — он же умный, все знает — говорит: «А как мужики с бабами на курорте отдыхали». Тут Ханурик выхватил книжку и бежать. Бельчиков за ним. Кричит: «Это Ольги Николаевны!» А Ханурик: «Брешешь, ты в библиотеке скрал!» В море кинул, она и утонула… — Она поискала что-то в сумке. — Вот еще шпроты. Хочешь?

— Нет. Спасибо.

— Ну, ладно… Рассказывай — как ты? Что со здоровьем?

— Голова болит. Врач говорит — надолго.

— А ты знаешь, как мы тогда испугались! Прибегает Кирка, глаза на лоб вылезли. Орет как ненормальная: «Ольге Николаевне плохо!» Ну побежали мы к тебе, видим — лежишь ты прямо в одежде. Зовем, трясем — никакой реакции… А рядом две пустые упаковки валяются. И на столе какие-то листки… Хотели прочитать, да разве твой почерк разберешь. Послали Огурца за «скорой». От Трофы по прямому вызвали. А пока ждали, она сама с тобой возилась… Ты знаешь, даже не подумала бы! Такая представительная дама, руки в кольцах… И представляешь — не побрезговала!

Она повертела на пальце ключик.

— Хватит об этом, — попросила я. — Как вы?

— Нормально… Да, вот еще. Замок на твою Голубятню повесили. И никто там больше не живет. А Беев у этих… ну, что с нутриями. Кстати — хочешь, можно договориться насчет шкурок. Чтоб прислали. Я хочу две серебристых. Только деньги надо заранее. По пятьдесят за шкуру. Не дорого?

— Почем я знаю?

Она еще немного пощебетала и, наскоро попрощавшись, убежала, вспомнив про какие-то дела в городе. О том, как отряд — ни слова…

Там, в больнице, было много свободного времени.

Еще и еще раз просеивались сквозь сито памяти события того рокового дня. Сверхусталость? Да. Но ведь это бывало и раньше. Приходилось не спать по двое суток кряду и при этом делать самую тяжелую работу. Да что там — не спать! А когда вторая дочь родилась и диплом висел? Ведь все успевала…

Отсутствие поддержки со стороны коллег? Да. Но и это раньше бывало. Кто-кто, а я-то знала, что такое отчужденность.

Может, непослушание детей? Но разве для меня это внове — давно ли они стали управляемыми?

Тогда что?

И вдруг мне открылось — как озарение!

Все мои качества — доброта, умение войти в положение другого, — все то, чем я безмерно гордилась и за что себя так уважала, считая эти качества своею натурою, все это, как поняла вдруг, исчезло напрочь, растворилось в накаленной атмосфере назревавшего бунта. И осталось только одно уязвленное самолюбие… Вот это-то и было первопричиной срыва, оно-то и доводило меня до тихого бешенства: какое право имели эти дети быть такими после всего, что я сделала для них за год?!

Я расхохоталась — дико и неуемно. И подумалось мне: какая все же скотина — человек! Считает, что лишен тщеславия, честолюбия, суетности, что все делает из самых благородных побуждений, — и верит сам себе! А на деле?..

Вспоминала свой первый педагогический сентябрь. Я уже говорила, что чем больше дети слушались меня, тем нахальнее вели они себя по отношению к другим педагогам. А ведь среди них были и те, кто первыми встретил моих будущих питомцев в детском доме! И многие из них так же, как я, урывали от своего тощего бюджета, чтобы выкроить на подарки к дням рождений, навещать в пионерских лагерях… Только делали они это не с такой помпой, как я.

Хохот мой вывел из послеобеденного оцепенения обитателей соседней клетушки. Одна из соседок заглянула ко мне.

— Ты что — совсем того? Больная? — Покрутила пальцем у виска.

— Как раз наоборот.

Послали за врачом.

Пришла. Мягкий, хотя и напряженный, взгляд.

— Что случилось?

— Ничего…

— Ольга… — И после паузы: — Вас не преследуют… видения?

— Нет. А жаль. Было бы как в театре.

— Имейте в виду, если будете себя так вести, у меня сложится впечатление, что вы заболеваете.

— Простите, но я смеялась над собой. Разве смех над собой — не признак духовного здоровья?

— А! Так вы в своем положении нашли еще что-то и забавное?

— Ага.

— Вот как?

И она вышла, слегка приподняв плечи — то ли в изумлении, то ли разобидевшись на меня…

На следующий день врач как ни в чем не бывало очаровательно улыбнулась и сообщила:

— Ну вот, все у вас в порядке. Почки в норме. Анализы хорошие. Теперь только проконсультируем у психиатра — и домой. — Она на мгновение замолчала и внимательно посмотрела на меня. — Кстати, как это вы так? Неужели и в самом деле устали… жить? Такая молоденькая…

— Ну, не такая я и молоденькая. Просто вид такой… несолидный. Нет, не устала. Просто хотела уснуть. И несколько не рассчитала…

— А что вы там завещали?

— Помню, записывала какие-то мыслишки… И еще, возможно, набросала вкратце, что говорить детям на собрании.

— Так-таки и не было никаких таких намерений… суицидного характера?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература