Читаем Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя) полностью

— Да что вы? Я закоренелый оптимист. Даже если мне на голову кирпич упадет, я все равно буду вопить — жить прекрасно! И ни при каких обстоятельствах по собственному желанию с жизнью не расстанусь. Знаете, какие у меня планы на будущее?..

Оставшись одна, я снова и снова вспоминаю все лучшие моменты в жизни нашего отряда, когда был абсолютный контакт и когда каждый день, прожитый на одном дыхании (хотя и ценою кровавого пота), был для меня праздником; вновь и вновь перебираю в памяти все мало-мальски значительные события, которые вкупе и подготовили почву конфликта, едва не стоившего мне жизни.

Может, я слишком рано затянула поводья? Возможно. Конечно, год работы — это немало. Но и еще ох как недостаточно для того, чтобы у детей выработалась правильная внутренняя установка, чтобы привычки, уже сложившиеся, искоренились, замещаемые другими, прямо противоположными. Чтобы перешли затем в устойчивые черты характера. А затем в натуру. Чтобы свойство индивидуально мыслить возобладало над стадным чувством.

А может, я слишком рано доверила рыхлый еще детский коллектив едва наметившемуся самоуправлению, занявшись тем временем индивидуальной работой с наиболее трудными детьми?

Возможно, драмы бы и не приключилось, оставайся мы по-прежнему в привычных условиях. Жаркое изнуряющее южное лето сделало детей практически неуправляемыми. Привыкшие к праздности, ко всему готовому, они за год едва усвоили простейшие понятия товарищества и дружбы. (Хотя и это было громадным скачком из той бездонной ямы педагогической запущенности, в которой большинство из них пребывало). Трудовые навыки прививались сложнее всего.

Там, дома, мне казалось, что как только дети попадут в такие прекрасные условия базы отдыха, они тут же начнут всеми способами выказывать здоровую тягу к труду. Ведь не могут же не понимать — раз им с такой щедростью предоставили возможность отдохнуть, да еще на берегу моря, то просто необходимо ответить самой искренней благодарностью! Как же была я наивна. Мне и в голову тогда не приходило, что умению быть благодарным надо учить. С малых лет. И не словами. А всем окружающим жизненным укладом…

Именно в благоприятнейших условиях и проявились самые негативные качества, и прежде всего паразитизм, анархизм, эгоизм, присущие в той или иной мере всем «государственным» детям.

Через несколько дней я выписалась с длиннющим списком назначений и рекомендаций.

Ребята встретили доброжелательно. Лишних вопросов не задавали. Им сказали, что у меня было плохо с сердцем.

<p>…ОХ УЖ ЭТИ ДУШИ!</p>

Оставаться на базе после того, что случилось, мы не могли. Тамара Трофимовна даже и речи о том, чтобы мы остались, не заводила; для нее наш отъезд был само собой разумеющимся.

Я чувствовала себя крайне неловко. И более всего оттого, что меня все жалели. А это, повторяю, страх как противно! И еще: было почему-то стыдно за случившееся. Особенно перед Тамарой Трофимовной.

Перед отъездом она пригласила меня к себе.

— Хотите совет? Приедете домой — сразу берите отпуск. Они вам обязаны дать. Плюньте на все и приводите себя в порядок. Ну а по осени возвращайтесь в институт. Все равно в одиночку эту махину не свернуть. Знаете же — плетью обуха… Вот так вот, дорогая Ольга Николаевна.

— Спасибо вам за все, золотой вы человек, Тамара Трофимовна. Только почему в одиночку? Ведь и в нашем детском доме есть хорошие люди. Не справимся сами — пойдем за помощью. Всем миром что-нибудь да придумаем!

— И не надоело? Я за месяц ошалела от этих детей.

— Если по правде — и мне все осточертело до невозможности. Но — привыкла к ним, понимаете? Душой приросла. Не знаю, что мне удастся для них сделать, но буду стараться.

Она даже руками всплеснула — точь-в-точь как моя бабушка!

— Ох уж эти мне души! Вы хоть вспоминаете, с чего все началось? А? Этим же и кончится. Деятельность ваша — какое-то извращенное народничество. Для этих целей целые институты созданы. Вот там пусть голову и ломают, как побороть это стихийное бедствие.

— А там и ломают голову. Вон прочитайте периодику и монографии по вопросам педагогики — я их горы изучила за этот год! В теории все известно, и даже есть уникальные эксперименты в отдельных интернатах и детских домах. Только и рутины еще хоть отбавляй. И людей не хватает. Работать некому. Условия каторжные, а компенсация — по самому мизеру.

— Ну как знаете.

Помолчали. Тамара Трофимовна курила, изящным движением длинных пальцев стряхивала пепел.

— А что с нашим отъездом? — полюбопытствовала я. — Вы ведь не затем меня пригласили, чтобы моими взглядами на проблему детских домов интересоваться.

— Затем, не затем… Билеты на завтра. Ваша дирекция уведомлена. Я отправила телеграмму. — Она достала конверт из стола. — Да, вам еще премия выписана. Небольшая, как вы называете, компенсация, — она улыбнулась.

— Премия? За что? Тут штраф надо брать, а не премировать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература